"Лев Сергеевич Овалов. Рассказы майора Пронина" - читать интересную книгу автора

слипаются.
- А вы ложитесь, - говорит она, - я вам мешать не буду.
Пожелала мне спокойной ночи, я ей взаимно. Ушла она, я дверь на ключ,
потушил лампу, с шумом снял сапоги, лег на кровать и даже похрапывать начал.
Лежать лежу, но заснуть себе не позволяю. Да и не хотелось спать. Час
прошел, а может, и больше.
Слышу, будто дверь хлопнула: негромко, точно кто-то закрывал дверь и не
удержал. Чудятся мне какие-то шаги и голоса. Вслушиваюсь. Очень даже
явственно чудятся голоса. Поднялся я как нельзя осторожнее, достал из
кармана револьвер, подошел к двери и притаился. Стою, молчу и слушаю. Не
шелохнусь, будто все во мне замерло.
Время идет. Снова тишина наступила. Шаги стихли, голоса смолкли. Я
прямо физически ощущаю, как идет время: секунда, еще секунда, еще секунда...
Слух мой до того обострился, что мне казалось, будто я даже тиканье часов у
старухи в комнате улавливаю, хотя, может быть, это просто сердце во мне так
билось. Значит, стихло все. Открываю дверь еле-еле. Везде темно. Иду босиком
по полу, сжимаю в руке револьвер, вслушиваюсь в темноте. Как будто журчат
голоса. Иду через гостиную, через залу, как кошка иду, нервы напряжены, и не
то чтобы я хорошо видел - прямо при помощи какого-то чутья ориентировался в
темноте.
Дошел до угловой комнаты, там у старухи самый ценный фарфор хранился.
Дверь закрыта, но внизу пробивается сквозь щель слабый свет. Теперь уж
сомнений никаких: разговаривают за дверью, и не один человек, а несколько.
Подкрался я к двери. Все мужские голоса. Говорят о нападении, говорят
негромко, о захвате какого-то здания толкуют. Юденича раза два помянули...
Похолодел я. Вчера только в газетах прочел о том, что деникинцы Курск
взяли. Вот, думаю, и в Питере закопошились гады. Нет, думаю, не бывать тому,
чтобы вам отсюда целыми выбраться. Недаром послали меня сюда. А угловая
комната, надо сказать, вроде мышеловки: три окна на улицу заделаны решетками
и дверь из нее всего одна - в залу.
"Ну, Ваня, - говорю мысленно сам себе, - действуй решительно, захвати
этих врагов народа в собстственном их гнезде".
Тут я, надо признаться, погорячился, не подумал как следует, дал
чувствам волю.
Пошарил рукой: ключ в двери.
Эх, думаю, была не была!
Раз, раз - повернул ключ. Тут еще в простенке комод какой-то золоченый
стоял, тяжелый такой, плотный... С трудом, правда, но придвинул я его к
двери, сам - к окну, рванул раму, распахнул, встал на подоконник.
Слышу, поднялся в угловой комнате переполох, кто-то в дверь торкнулся,
стучит, кто-то кричит из-за двери:
- Открой, мерзавец, тебе же хуже будет!
- А ну, гады, - кричу, - суньтесь только к окну или к двери - всех
перестреляю!
Понимаю, конечно: всех их мне одному не забрать, людей вызывать надо.
Дуло вверх - и бац, бац. Услышат, думаю, прибегут. А как же еще, думаю,
вызвать к себе подмогу? А в дверь стучат, кричат что-то. Попались,
голубчики, думаю, не вырветесь.
Выстрелил я еще раз. Стихло все за дверью. Слышу - бегут по улице.
Патруль!