"Анатолий Отян. Служба в Потешных Войсках XX века " - читать интересную книгу автора

подобном положении...
Всех благ, Роман.
Такое, вот дополнение.
А тогда в больнице, вечером, гуляя вокруг псих-отделения, я увидел, как
в зарешетчатом деревянной решеткой окне, пожилая, совершенно голая женщина,
как паук распласталась на решетке, мне стало жутко, и я больше там не ходил.
Но некоторых душевнобольных все-таки выпускали на улицу, И однажды во
двор больницы вошел солдат в форме и, увидев знакомую женщину, со словами
"мама, мама", бросился к ней. Но она не узнала сына, и громко крича, и
что-то причитая, бросилась на него с кулаками. Дюжие ребята в белых халатах
растянули их, ее отвели в помещение, а солдат долго рыдал прислонясь к
стене. Его успокаивали люди, а потом и врач, а я ушел к себе в палату, лег
на кровать и тоже тихо плакал. Эти две сцены я запомнил навсегда. И мне
всегда сдавливает горло, когда я их вспоминаю.
Я пробыл, бездельничая, в больнице дней десять. По вечерам, после
работы, и в воскресенье, ко мне приходила моя любимая, нынче моя жена Эмма.
Мы найдя укромный уголок, подальше от посторонних глаз, целовались. Я и
сейчас помню нежный запах ее тела, волос, который сводил меня с ума. Я
помню, и мог бы описать то состояние любви, которое меня тогда обуревало, но
мне неловко, или как говорят в
России - совестно. Любовь-это сугубо личное, индивидуальное чувство, и
показывать его посторонним в наше время было не принято.
Видите, у меня по ТОЛСТОМУ, НЕТ ТЕХ НЕДОСТАТКОВ, КОТОРЫЕ НУЖНЫ
ДЛЯ ХОРОШЕГО ПИСАТЕЛЯ. Необходимо преодолеть личный стыд. А я не умею.
Я сейчас, видя, как на улице целуются взасос парочки, отворачиваюсь, как от
чего-то бесстыдного. А бесстыдство дошло до того, что гомосексуалисты
попросту целуются на улице. А это уже омерзительная сцена, сродни той, если
бы на улице, кто-то совершал естественные надобности или половой акт. Думаю,
что цивилизация подобного рода, называемая моей покойной тещей
"сифилизацией", еще наступит или уже наступила. Странно, что эта противная
тема вспоминается вместе с чистым чувством любви, и как бы касаясь ее,
пачкает.
Но всему приходит конец. Пришло время и врачи дали заключение, что я
абсолютно здоров и гожусь к воинской службе без ограничений, хотя я и сейчас
считаю, что они были не совсем правы.
Я вышел на работу, продолжая ходить в Аэроклуб, ездить на аэродром
совершать тренировочные прыжки. Выступил на республиканских и всесоюзных
соревнованиях, на которых выполнил нормативы на звание
"Мастер Спорта СССР". Эти соревнования я еще опишу. Осенью поехал в
командировку в г. Киев, в КВО на совещание технадзоров, где к нам на
2 минуты зашел командующий КВО, маршал Чуйков. Интересно, что нас
генерал-лейтенант Зайцев полчаса готовил приветствовать большое начальство.
И хотя среди нас были люди разного возраста, и насколько я помню, две
женщины, мы по приходу маршала должны были встать и по военному рявкнуть:
"Здравия желаем, товарищ маршал!",- что мы и сделали. Чуйков был человек
среднего роста с грубым, изрезанными морщинами лицом. Генерал Зайцев
докладывал ему и смотрел в глаза с таким подобострастием, что было противно
на это смотреть, но
Чуйкову, видно, это нравилось. Я никогда не понимал, почему в
Красной, а потом и в Советской Армии, формой обращения к старшему