"Девушка из Пантикапея" - читать интересную книгу автора (Давыдов Исай)

6.

Нас с Витькой ещё в первые дни, когда мы путешествовали по Крыму и Кавказу, удивила в Корнелии одна особенность. Корнелия очень легко, очень быстро поняла назначение книг, как будто и раньше ими пользовалась, и в то же время долго не могла понять назначение газет.

Как-то раз, на одной из квартир, где мы остановились по дороге, мы застали Корнелию за странным, на наш взгляд, занятием. Она вложила одну в другую несколько старых газет, создав какое-то подобие тетради, и перелистывала её с явным недоумением на лице.

Я догадался, что она пытается из газет создать книгу, что она до сих пор понимает газеты только лишь как разрозненные листы какой-то книги. Мне ещё трудно было всё это ей объяснить. Да и в латинском языке наверняка нет слов «книга» и «газета».

И всё-таки я заглянул в словарь. И сказал ей латинское «novites» и перевёл по-русски «новости», и показал на газету.

— Solum novites sunt[18], — повторил я. — Не больше.

— Нае sunt novites?[19] — удивлённо переспросила она. — Ессе novites sunt![20]

И она показала на Витькин транзистор.

— Нае novites sunt item[21], — с трудом составил я новую фразу. Но она тогда так и не поняла. Мы ещё не могли разговаривать по-настоящему, и поэтому я отложил свои объяснения. Я только догадался, что ни Гао, ни его спутники, видимо, не имели понятия о газетах.

Со временем Корнелия сама поняла, для чего нужны газеты, и научилась их читать, и мне, в общем, так ничего и не пришлось ей в этом смысле объяснять. Всё получилось само собой. И вот однажды, когда сидели у нас вечером Витька и Вера, мы вспомнили, как относилась Корнелия к газетам в первые дни, и попросили её рассказать то, что она знает о печати и литературе на планете Гао.

В это время она уже могла неплохо рассказывать...

Знала она не очень много. Лишь то, что рассказали ей во время полёта Гао и его спутники. Потому что сама она, когда была на их родине, не интересовалась ещё ни печатью, ни литературой. Никаких газет, как я когда-то и догадался, на планете Гао не было. Там господствовало радио. Или «голос», как называли его жители той планеты. У каждого там был свой любимый «голос». Чтобы слушать его, человек клал за ухо приёмник, настроенный на одну, заранее избранную программу.

Этот приёмник, очень лёгкий, был похож на полукольцо и держался на ухе так прочно, что с ним можно было работать. Слышал его только один человек. Никому, таким образом, приёмник не мешал.

Такие вот наушники-приёмники и позволяли жителям планеты всегда быть в курсе последних событий. В часы, свободные от передачи новостей, приёмники принимали музыку. Именно характером музыки и различались между собой программы. А новости во всех программах были примерно одинаковыми.

Книги на планете Гао давно ушли в прошлое. Просто сам Гао был любителем старины и взял с собой на корабль несколько штук. Они-то и позволили Корнелии быстро понять роль книг на Земле. Большие библиотеки на планете Гао стали архивами, в которые заглядывают лишь историки. На протяжении целого века, ещё задолго до рождения Гао, книги вытеснялись коробочками эмоциональной памяти. В этих коробочках аккумулировались биотоки мозга тех людей, которые пожелали передать человечеству какие-то свои жизненные впечатления: виденное, пережитое, передуманное. Техническая сторона дела была довольно проста, и именно это позволило коробочкам эмоциональной памяти успешно конкурировать с книгами и затем вытеснить их.

Существовали коробочки записи и коробочки воспроизведения. И те и другие зажимались в ладони. Но первые впитывали в себя, «записывали» те мысли и зрительные впечатления или воспоминания, которыми был насыщен в это время мозг «записывающего» человека. А вторые воспроизводили все эти записи и сообщали их тому, кто хотел с ними ознакомиться.

Коробочки с законченными записями просматривались советами специалистов. Если это была художественная литература их просматривали писатели. Если наука — учёные соответствующего профиля.

Если мемуары — люди, хорошо знающие эпоху. Особая усиливающая аппаратура вызывала одновременно в мозгу всех членов совета те впечатления и эмоции, которые были записаны в коробочке. Если запись признавалась интересной, поучительной, полезной, то её, уже усиленную, специальные мастерские переводили в коробочки воспроизведения. Этих коробочек изготовлялось очень много, и они распространялись среди населения. Образцы этих коробочек поступали во все крупные культурные центры планеты, и каждый из них мог, при необходимости, изготовить любое количество копий.

Отклонённые записи сдавались в архив и периодически, раз в год-два, снова просматривались дублирующим составом совета. Дублёры подбирались из самых молодых специалистов.

Если советы молодых находили интересной какую-нибудь отклонённую запись, она немедленно размножалась по общим правилам.

Авторы забракованных произведений могли размножать свои произведения самостоятельно. Для этого автору нужно было принять участие в производстве коробочек воспроизведения и затем своими силами или с помощью добровольцев производить усиление и перезапись.

Правда, этим пользовались немногие, потому что советы были очень авторитетны. Но всё-таки изредка случалось и так, что люди, восставшие против мнения советов, размножали свои отвергнутые произведения и становились благодаря этому знаменитыми и уважаемыми людьми.

Коробочка воспроизведения, как и коробочка записи, зажималась в кулаке и вызывала в мозгу человека все те впечатления, которые вложил в записывающую коробочку автор.

Повторять воспроизведение можно было сколько угодно раз. Источником энергии для этого были движения рук. Достаточно было десяти-двенадцати сжатий ладони, чтобы запас энергии воспроизводящей коробочки полностью восстановился.

Вначале коробочками эмоциональной памяти пользовались на планете Гао только молодые, почти неизвестные писатели. Коробочки сделали их известными и интересными всем.

Тогда за коробочки взялись и остальные пишущие. Но не все смогли с ними работать.

Во-первых, здесь почти невозможно было лгать. А многие писатели планеты привыкли лгать на бумаге и уже не могли творить искренне.

Во-вторых, здесь требовался громадный запас нерастраченной энергии, свежих чувств. Не все им обладали.

Получилось так, что коробочки эмоциональной памяти постепенно произвели своеобразный отсев в литературе планеты. И результаты этого отсева были неожиданными. Многие признанные авторитеты потеряли свою славу. Коробочки не позволяли им лгать — ложь становилась слишком очевидной. Слишком явным делался разрыв между тем, что эти люди думали на самом деле, и тем, что они хотели сказать.

Многие из прежних знаменитостей обнаружили своё эмоциональное бессилие, опустошённость своей души, неспособность к сильным, ярким, искренним чувствам. Раньше им удавалось скрывать это за умелой вязью слов. Коробочки эмоциональной памяти вывели их на чистую воду.

Зато стало известным, знаменитым целое поколение молодых писателей, которые имели что сказать людям, у которых были цельные натуры, сильные, нерастраченные чувства. И в одном ряду с этими молодыми писателями оказались лучшие, честнейшие писатели старших поколений — те, кто никогда не лгал в своих книгах.

Однако вскоре литература как самостоятельная область человеческой деятельности стала постепенно умирать на планете Гао. Коробочки эмоциональной памяти сделали литературное творчество доступным миллионам людей.

Чтобы создать литературную запись, уже не требовалось мастерство, накопленное годами, не требовалась длительная, упорная работа. Достаточно было иметь запас ярких впечатлений, интересные мысли, свежие, искренние чувства.

Всё больше и больше непрофессионалов давали планете интереснейшие записи. Волнами прошли увлечения записями путешественников, космонавтов, политических деятелей, учёных.

Для политических деятелей создание записей эмоциональной памяти со временем стало, по существу, обязательным. Оно было как бы постоянной проверкой правдивости их мыслей, чистоты и искренности их чувств; человек, не сумевший в течение пяти-шести лет создать ни одной интересной обществу записи, терял моральный авторитет руководителя и вынужден был искать себе другое занятие.

Дольше всего удерживались книги в научной и технической литературе. Но постепенно коробочки и здесь вытеснили их, потому что с годами совершенствовались и разнообразились и сами коробочки и методы записи и воспроизведения.

Долго шли на планете споры о том, как быть с литературным наследием прошлого, — переводить его в коробочки или оставлять только в книгах.

Но, пока специалисты спорили, жизнь сама решила эту проблему. Появились первые, сначала пробные эмоциональные переводы лучших старых произведений. Они прошли испытание временем, и всякие споры прекратились. Началась длительная работа по переводу всего лучшего из старых книг в коробочки эмоциональной памяти. Этим занимались все настоящие писатели, и много лет этот перевод считался самостоятельным и очень важным видом трудовой деятельности.

Потом он был закончен, и именно после этого книги окончательно ушли в прошлое.

...Мы слушали Корнелию молча. Мы не перебивали её ни своими соображениями, ни своими вопросами. Это был один из самых интересных её рассказов, и нам всё было понятно в нём.

Многие могут сказать, что это чепуха (и это легче всего сказать!), но мне всё-таки кажется, что существуют биопсихологические законы, определяющие, кому и кого любить. Люди ещё не знают этих законов и, наверно, поэтому так часто несчастны в любви. Даже самые хорошие люди... Когда-нибудь люди постигнут эти биологические законы, так же как они постигают постепенно все другие законы природы. И, может быть, тогда не будет на земле несчастных браков, разбитых жизней, брошенных отцами детей.

Мне повезло. Слепая игра судьбы забросила ко мне из невероятно далёкого прошлого девушку, которая одна только, изо всех женщин на свете, могла стать такой женой, какая мне нужна. И в этой невероятной, редчайшей случайности мне видится проявление великих и мудрых биологических законов.

Если говорить откровенно, мне долго мешало то, что у Корнелии в тумбочке стоит белый передатчик. Я никогда не говорил ей об этом. Но Корнелия ведь умница. Она и сама это понимала.

Как-то мы с ней поссорились. Из-за совершенного пустяка. Из-за того, как назвать своего будущего сына или свою будущую дочь. Нам ещё рано было спорить об этом. Но мы всё-таки заспорили и даже поссорились. Это было очень странно. Мы раньше не ссорились с ней...

И тогда она встала с дивана и сказала:

— Я знаю, почему ты злой.

— Я вовсе не злой, — возразил я. — Просто мне кажется, что ребёнку, родившемуся в России, лучше иметь русское имя, а не древнеримское,

— Счастье людей зависит не от имени, — сказала Корнелия. — Ты станешь добрым и поймёшь это.

Она подошла к тумбочке, достала свой ящичек, спустила футляр, вынула четыре белых уголка с усыпляющими лучами и снова закрыла его. У нас в кухне топилась печь — большая шведская печка, которая обогревала весь дом. Корнелия раскрыла печку и швырнула ящичек туда. Она сделала это очень быстро, и я на какое-то мгновение замер на месте — настолько это было неожиданно. Потом сообразил, что белому ящичку можно найти более правильное применение, что он может быть интересен нашим техникам и учёным.

Я кинулся к печке, распахнул дверцу и кочергой вытолкнул ящичек из огня на пол. Прошла всего какая-то секунда, но передатчик уже горел, и мне пришлось залить его водой.

К счастью, всё произошло очень быстро, и прогорел только футляр.

— Зачем ты сделала это? — спросил я.

— Чтобы ты не злился. Чтобы ты не думал, будто я берегу путь для отступления.

Я подошёл к Корнелии, обнял её.

— Чудачка. Я ведь верю тебе.

Она расплакалась.

— Я хочу... — говорила она сквозь слёзы, — чтобы ты... перестал считать меня... человеком с другой планеты. Я хочу быть... для тебя... совсем своей... совсем земной... Между нами... всё время... стоит что-то... космическое...

Я успокаивал её, как мог. Обгоревший передатчик я унёс обратно в её комнату.

Через несколько дней, когда мы уже совсем спокойно вспоминали эту ссору, Корнелия сказала, что всё равно уничтожит передатчик.

— Отнеси его лучше в свой институт, — посоветовал я, — Он же интересен людям!

— Он бесполезен им! — возразила Корнелия. — Гао не простил бы мне, если бы его вызвал кто-то другой. Он назвал бы это предательством.

— Почему он так недоверчив? — подумал я вслух. — Что плохого сделали ему люди?

Корнелия подошла ко мне, ласково положила мне руку на плечо.

— Ты должен понять, — сказала она. — На нашей земле ведь не все идеальны. Почему же мы ждём идеальных людей с других планет?.. У всех есть свои особенности, и их надо уважать, если они безвредны. Гао никому не навязывает свою волю, хотя в его руках громадная сила. Почему же ты всё время хочешь, чтобы он подчинился твоим желаниям?

— Я хотел, чтобы ему было лучше, — попытался я оправдаться. — И ему и его друзьям. Поэтому я и просил тебя позвать их.

— Гао намного старше тебя, — тихо, спокойно произнесла Корнелия. — Он больше тебя знает и больше тебя видел. Он сам разберётся, где ему будет лучше. Он вынужден быть осторожным, потому что в молодости его много раз обманывали самыми красивыми словами. Он и меня учил не верить красивым словам. И ещё он осторожен потому, что думает не только о себе. На корабле ведь ещё четырнадцать человек, кроме Гао.

— Почему так много людей? — спросил я. — Что им всем делать на корабле?

— У них большой корабль, и на нём много работы. Её хватает всем.

— А почему у них такой большой корабль? Они не говорили тебе?

— Говорили. Они знали, что вернутся на свою планету в другую эпоху, и поэтому им придётся жить замкнуто. Чем их будет больше, тем жить замкнуто легче. Они ведь все не просто попутчики. Они старые друзья. Некоторые из них ещё в школе вместе учились...

Корнелия замолчала. Я вспомнил, как в минуты ссоры она торопливо вынимала из ящичка белые уголки, и спросил:

— А зачем ты оставила усыпляющие лучи?

— У нас будет сын, — сказала Корнелия. — Я покажу ему, какое оружие достойно людей. И пусть он позаботится о том, чтобы никакого другого оружия на нашей земле не осталось.

Я удивлённо поднял на неё глаза. Она никогда раньше не говорила об этом. И она поняла мой молчаливый вопрос.

— Это разрешил мне сделать Гао, — добавила она. — Тогда, в последнем разговоре...

Только теперь я понял, наконец, всё. И то, почему они так долго говорили с Гао в тот день. И то, почему Корнелия вначале так упорно не хотела звать Гао и его друзей на Землю. Она ещё неважно знала русский, моя древняя римлянка. Но она всё-таки знала его достаточно, чтобы понять, о чём изо дня в день говорят по радио и пишут в газетах, о чём думают все люди на Земле. Она поняла, что её родная планета уже давно стоит на грани войны, что она перенасыщена тем самым страшным оружием, которое принесло столько несчастий планете Гао. И наверняка Корнелия поняла ещё и то, что на Земле пока немало сумасшедших, которым не терпится пустить это оружие в ход. И если сама Корнелия решилась связать свою судьбу с трудной, опасной судьбой родной планеты, то она не хотела подвергать риску быть уничтоженными мудрых и сильных людей, которые когда-то спасли её. Она не могла звать своих друзей на такую планету, как наша. Она не чувствовала себя вправе сделать это. Что ж, я не мог осуждать её за это... По-своему она была права. И прав был по-своему Гао, который мудро дал Корнелии достаточно большой срок, чтобы она могла разобраться в происходящем на Земле.

— А зачем ждать, пока вырастет сын? — спросил я. — Может, передать усыпляющие лучи нынешним жителям Земли?

Корнелия невесело улыбнулась.

Я спросила об этом Гао. Он считает, что нынешнее поколение Земли вряд ли оценит это оружие. К нему надо приучать с детства. Приучать к победе без крови... Вас к этому не приучали... Да и не сможете вы изготовить усыпляющие лучи... Они для вас всего лишь символ... Их невозможно изготовить на Земле.

— Почему?

— Это камень с безжизненной планеты, которая находится рядом с планетой Гао. И Гао говорит, что там, где находится этот камень, не может быть жизни. На родину Гао его привозили на звёздных кораблях. Это делали герои. И они долго болели после этого...

— А разве лучи не безвредны? — удивился я,

— Они безвредны, когда исходят от крупинки камня. Когда это очень узкий луч. А излучения большого куска опасны.

— Но ведь на родине Гао сейчас запрещены звёздные корабли, — вспомнил я. — А коробочки с лучами есть...

— Они были там ещё до отлёта Гао, — сказала Корнелия. Они столетиями лежали в громадных подземных хранилищах. И поколения, заготовившие их, почти не пользовались ими. Это оружие казалось тогда слишком слабым. Лучи достались потомкам...

— Поэтому, наверно, Гао и думает, что мы не сможем оценить их, — понял я.

— Наверно, — согласилась Корнелия. — У каждого ведь свой опыт. Правда, Гао оценил эти лучи давно — ещё в молодости.

— А если всё-таки попробовать? — предложил я. — Может, и наши современники их оценят?.. Мы ведь не любим свои бомбы... Мы с удовольствием утопили бы их в океане...

Она пожала плечами.

— Я дам тебе коробочку. Пусть попробуют разобраться.

— Лучше отдать её Виктору, — сказал я. — Или Вере. Они к этому ближе.

Витька буквально ошалел от радости, когда Корнелия протянула ему белый уголок.

— Ты, конечно, будешь исследовать его вместе с нами? спросил он Корнелию.

— Нет! — Она покачала головой. — Вы уж сами... Я только покажу, как этим пользоваться...

После этого мы не видели Витьку неделю. Он не появлялся дома, и его не звали к телефону, когда я звонил ему на работу. Мне отвечали, что он в командировке. А Корнелия, приходя из института, рассказывала, что Витька, Вера и ещё несколько человек ушли в дальний корпус и не выходят оттуда и даже еду им возят туда из столовой в специальных столиках. Наконец Витька пришёл сам. Пришёл грустный.

— Ты была права, — сказал он Корнелии. — У нас этого элемента нет. И даже синтезировать его мы пока не можем.

— А что это за элемент? — спросил я.

— Я бы назвал его устойчивым душистым радием. Но назовут его, наверно, Корнелием... Лучи пахнут... И довольно приятно. И вообще много сходства с радием... Но много и различий. Период распада, интенсивность и состав лучей, действие на организм... Всё другое... Мы проверяли лучи на мышах, кроликах, собаках... Это по результатам близко к электронаркозу. Мгновенный электронаркоз. — Впрочем, ладно! Хватит об этом! С этими лучами ещё будут возиться не одну неделю. Из них выжмут всё, что можно выжать средствами нынешнего анализа.

— А зачем? — спросила Корнелия. — Зачем выжимать из них всё?

— Чтобы когда-нибудь научиться делать такие же, — ответил Витька. — Пусть не с этим элементом. Пусть другим способом... Но чтобы можно было защищаться, не убивая! Стоит ради этого выжимать всё?

Корнелия не ответила. Она как-то задумчиво и пристально поглядела на Витьку, ушла в свою комнату и вынесла оттуда обгоревший передатчик.

— Возьми, — сказала она. — И делай с ним, что хочешь. Я буду рада, если тебе это чем-то поможет... Только не нажимай зелёную кнопку. Это вызов Гао. Но теперь я верю, что ты не вызовешь его... А мне передатчик больше не нужен...

Витька растерялся. Я никогда ещё не видел его таким растерянным. Он поднялся, взял у Корнелии передатчик, поцеловал ей руку.

— Спасибо! — только и сказал он.

— И возьми ещё это! — Корнелия вынула из кармана белый уголок. — У вас будет больше шансов научиться...

— Ты молодчина, Корнелия! — сказал Витька. — Ты свой парень!

— Я — парень?!

Корнелия удивлённо и откровенно обиженно ткнула себя пальцем в грудь.

Мне пришлось. вмешаться. Мне пришлось объяснить ей, что это высшая похвала, какой может удостоиться женщина.

— Странная похвала! — Корнелия покачала головой. — А если сказать мужчине, что он женщина, — это тоже высшая похвала?

Мы с Витькой расхохотались. Корнелия была довольна. Она очень любила сажать нас в лужу. В последнее время она просто даже испытывала какую-то неистребимую потребность в этом.

А за чаем, который мы пили через полчаса, Корнелия вдруг погрустнела и опустила голову.

— В чём дело? — спросил я.

— Я вспомнила, — ответила она. — Мне сегодня сказали, что Вера скоро уедет в Москву. Прислали письмо. Её вызывают. У неё кончилась ко-ман-дировка... Мне будет плохо без неё... Я так привыкла...

— Она уедет ненадолго, — спокойно произнёс Витька. — Она скоро вернётся и будет жить здесь...

Я вопросительно поглядел на него. Неужели у них всё решилось?

— Откуда ты знаешь? — спросила Корнелия.

— Мы поженимся, — ответил Витька.

— Поздравляю, — сказала Корнелия.

— Я тоже, — добавил я. — И ты упустишь такую возможность вернуться в Москву?

— Не валяй дурака, старик! — Витька улыбнулся. — Ты же отлично знаешь, что моё место здесь!.. А в Москву... Знаете что? Давайте махнём в Москву все вместе! Возьмём отпуск, пошатаемся по Москве и потом завернём ещё в Ленинград, а? Надо же показывать Корнелии наши столицы...

Сейчас у нас с Корнелией растёт сын. Его зовут Помпей. Пока что он ползает по нашей просторной новой квартире, таскает за собой машины и с размаху лупит деревянным молотком по всему, что попадается ему на глаза. Молоток — его любимая игрушка... И имя Помпей не вызывает у него пока никаких ассоциаций... Но когда-нибудь сын спросит, Почему его так назвали. И тогда я расскажу ему всю эту невероятную историю.

Впрочем, может, ему она покажется не такой уж невероятной?

Эту историю сейчас даже трудно чем-либо доказать. У моей жены обычный советский паспорт с обычной национальностью и обычным, годом рождения. Моя жена сдаёт экстерном курс обычной вечерней школы и мечтает о преподавательской работе. Когда-нибудь она будет преподавать в вузах математику или физику... А может, ещё и латынь... У моей жены обычная трудовая книжка, в которой записано, что она работает младшим научным сотрудником в научно-исследовательском институте. И в тумбочке у моей жены давно уже нет белого ящичка с космическим передатчиком.

Об этой истории не писали в газетах и не говорили по радио. Правда, промелькнуло в то время сообщение двух молодых астрономов, которые обнаружили странное небесное тело, пролетевшее недалеко от Земли и даже описавшее вокруг неё несколько витков. До сих пор подобных небесных тел не наблюдалось. Но проверить что-либо астрономы не могли — тело бесследно исчезло. А потом двое маститых учёных заявили, что их молодые коллеги ошиблись, что небесных тел с подобными странными орбитами не бывает вообще. Видимо, молодых астрономов просто подвели неисправные приборы.

Мы с Виктором только переглядывались, когда читали всё это. Мы были уверены, что речь идёт о космическом корабле Гао. И, может, не только мы были уверены в этом. Но мы ведь сами просили когда-то не поднимать шум в печати. Пожалуй, единственное, что может в нашем доме напомнить о космическом прошлом моей жены, — это два белых уголка с усыпляющими лучами, которые хранятся где-то в столе у Корнелии. Она бережёт их для сына. Она хочет когда-нибудь показать ему, какое оружие только и может быть достойно человека.

Мне очень хочется верить в то, во что свято верит она...

Расти, сынок! Может, и вправду твоё поколение сумеет добиться того, что не удаётся пока нашему, — сумеет сделать такое оружие единственным оружием на земле!..