"Лев Самойлович Осповат. Гарсиа Лорка " - читать интересную книгу автора

15 Школа Святого сердца Иисусова была, пожалуй, первым, что возненавидел
Федерико в своей жизни. Началось это с того дня, когда, войдя в класс, он
увидел, как несколько учеников, толкая друг друга и фыркая, прилаживают
иголку к стулу учителя. Самым поразительным было то, что остальные смотрели
на это спокойно, некоторые даже смеялись. Он не успел еще ни на что
решиться - из коридора донеслось шарканье, озорники кинулись по местам.
Учитель вошел, приблизился к кафедре, но, прежде чем сесть, - Федерико готов
был уже закричать - деловито провел рукой по сиденью. Обнаружив иголку, он
нисколько не удивился, ловко извлек ее и обвел класс азартным взглядом. Одни
сидели, скромно потупившись, другие листали учебники, и только новичок,
полуоткрыв рот, смотрел на него с непонятным, но, во всяком случае, дерзким
выражением. Так вот чьих рук это дело! Преступник оказался закоренелым: он
не оправдывался и не просил прощения, на все вопросы отвечал упорным
молчанием да знай таращил глаза. В конце концов он был поставлен к стене
истоял весь урок, слушая, как учитель диктует классу рассказ о разоблаченном
злодействе. Хуанито был очень дурной мальчик; однажды он перелез через
ограду и украл самую лучшую грушу, какая только была в саду... написали?..
Но когда он возвращался обратно, уверенный, что преступление его останется в
тайне, с неба раздался голос, вещавший: "Бог видел тебя, плут!" Федерико
ждал новых допросов, но тем дело и кончилось. Он неуверенно сказал соседу по
парте, что, по-видимому, дон Луис человек добрый, и услыхал в ответ, что
подобной скотины свет не видал. Просто здесь учатся дети богатых родителей,
и, поскольку за их обучение хорошо платят, наказывать их нельзя - так
говорит директор, сосед сам слышал. Иголка что! Старшеклассники и не такое
вытворяют. Недавно они заключили между собой пари, носит ли корсет сеньор
Канито, преподаватель географии, уж больно прямо он держится. Подстерегли
его на школьном дворе, привязали к столбу галереи и раздели до пояса.
Оказалось, никакого корсета на нем нет, и те, кто проспорил, до того
разозлились, что вылили с балкона на учителя кувшин воды. А то еще...
Федерико больше не слушал, с него было довольно. Он заявил родителям, что не
пойдет больше в школу. Но отец насупился, мать расплакалась. Пришлось
покориться. Потянулись постылые, неотличимые друг от друга недели. Вставать
затемно, чтобы поспеть к ранней обедне, потом брести, зевая, вместе с
другими по низким сумрачным коридорам, со страхом думать - вызовут сегодня
или пронесет, - все это еще можно было стерпеть. Хуже была пронзительная
тоска, не отпускавшая Федерико с той минуты, как он входил в класс и из всех
на свете цветов оставались только черный цвет парт, доски, учительских
сюртуков да белый - стен, потолка, бумаги, мела, из всех на свете звуков -
только ровное гудение голосов, скрип перьев, шелест перелистываемых страниц,
из всех запахов - лишь смешанный, кислый запах чернил и пыли. На уроках
грамматики составляли таблицы, на уроках географии чертили карты, а на
уроках истории и составляли таблицы и чертили карты. Когда учитель говорил о
чужих странах, представить эти страны можно было только в виде раскрашенных
кусков бумаги, а если учитель рассказывал о королях или полководцах, то было
совершенно ясно, что это не люди, а просто имена с двумя датами,
соединенными черточкой. Да полно, шумит ли еще там, снаружи, Гранада, и
переливается ли на солнце снег окрестных вершин, и дышат ли в садах тяжелые,
осенние цветы? Литературу преподавал дон Мигель, хромой старик с рыжеватыми
волосами, автор нескольких сонетов, помещенных в "Гранадской мысли", и
трагедии, которая чуть было не увидела сцены. Безобидный, рассеянный, он мог