"Фаина Марковна Оржеховская. Пять портретов " - читать интересную книгу автора

После чая, когда гости уходили, а хозяин провожал их до калитки,
Ястребцев сказал:
- Как мелодичны пьесы Шумана! (Надежда Николаевна играла одну из них
для гостей.) Мелодия - это душа музыки. Тем обиднее замечать, что
современные музыканты в своих сочинениях пренебрегают мелодией.
Николай Андреевич остановился.
- Пренебрегают? Нет, погодите, это обвинение серьезное, но вряд ли оно
справедливо. Создать оригинальную мелодию становится все труднее. И нередко
мне приходит в голову, что мелодии уже оскудевают! Это процесс неизбежный,
как постепенное угасание солнца. Но наша планета остывает медленно, а для
мелодии - увы! - остаются в запасе не миллиарды лет, а какие-нибудь жалкие
десятилетия.
- Будем надеяться, - сказал Ястребцев,- что ваши опасения не сбудутся.
Если верить математикам, мелодические комбинации неисчерпаемы.
Композитор заволновался:
- Ах, разве дело в комбинациях? Никакая математика не поможет, если нет
главного. Мелодии не составляются и не комбинируются. У них более глубокий
источник.
Что он хотел сказать? Но продолжение разговора могло еще сильнее
утомить хозяина; да и Надежда Николаевна приближалась к калитке с пледом в
руках. Это было сигналом к прощанию.
...Они шли молча. Женщина была встревожена. Опять он долго не уснет,
потом выйдет в сад и просидит там до рассвета. Но кто знает, всегда ли
спасительны осторожность, опасливость, уединение?
Композитор тоже молчал. Окутанный пледом, тяжело опираясь на руку жены,
он медленно передвигался по дорожке к дому, не отводя глаз от блистающего
озера.
"Нет,- думал он,- все-таки я задиристый старик. Наедине с природой
смиряюсь, как будто все вопросы решены, а перед людьми все еще стремлюсь
высказаться".

1

Этот июньский вечер тысяча девятьсот восьмого года описывал шестьдесят
лет спустя, историк музыки, Алексей Петрович Дубровин. Он писал своему
молодому тезке, который еще недавно был его учеником.
Теперь этот способный юноша работал в небольшом городе преподавателем
музыкальной школы и лектором филармонической группы. В школе с учениками ему
было легко. Но с людьми, далекими от музыки, с посетителями концертов он
чувствовал себя на первых порах неловко. Говорить с ними научно - наведешь
скуку, излагать популярно - прослывешь дилетантом и утратишь доверие.
"Вы как-то нам говорили,- писал он старому педагогу,- что знали самого
Римского-Корсакова. Правда, вы были тогда очень молоды, но ведь юношеские
впечатления остаются на всю жизнь. Я был бы очень рад, если бы вы рассказали
мне об этом знакомстве. Мне так нужен живой штрих!
Музыку Римского-Корсакова я очень люблю, но, когда прочитал его
"Летопись" *, он показался мне каким-то сухим педантом, совсем не похожим па
его музыку. Я мог бы, конечно, разобрать перед слушателями некоторые его
произведения и этим ограничиться. Но нельзя же ничего не сказать о человеке.
А сказать, что он был сухой, холодный, непоэтичный, я же не могу. Да это и