"Прелюдия к очарованию" - читать интересную книгу автора (Мэтер Энн)

Глава восьмая

Только ближе к вечеру Санча вновь увидела Янину, и на этот раз она была не одна. В ярко-красных брюках и в желтом бюстгальтере – верхняя часть ее обычного купального костюма, – она льнула к графу Малатесте, держа его под руку; в глазах нескрываемая радость и удовлетворение. Граф был одет в кремовые брюки из замши и синий спортивный свитер без воротника. Незатянутая спереди почти до пояса шнуровка позволяла видеть густую поросль на его груди. Санче, которая весь день с тревогой наблюдала, как граф, выглядевший опытным и ловким в своем резиновом комбинезоне и защитном шлеме, участвовал в гонках, он казался воплощением мужского превосходства, и ей следовало ненавидеть его – по крайней мере, так думала она – за то, что он нарушил спокойное течение ее жизни.

Санча поспешила укрыться среди зрителей, заполнивших всю прилегающую к гавани территорию, и надеялась, что Тони не станет сразу ее искать и громко выкрикивать ее имя. Во многих отношениях день был для Санчи удачным, и ей не хотелось его испортить. Тони сумел заарканить некоторых гонщиков, которым Санча смогла задать интересующие ее вопросы.

При этом Тони тщательно избегал заезды с участием графа Малатесты. Теперь все было кончено, и людская масса вокруг Санчи изнывала от жары.

Граф и Янина прошли мимо и растворились в толпе, направляясь к своим автомашинам, и ослабевшая Санча прислонилась к стене, ожидая, когда объявится Тони. Он подошел через несколько минут и сказал:

– Ну что, поехали?

– Да, – кивнула она. – Но не могли бы мы побыть здесь еще немного, пока не рассеется народ.

– И когда граф Малатеста уедет, не так ли? – коротко спросил он.

– Да, ты прав, – вздохнула Санча. – Ты их тоже видел?

– Разве их можно не заметить? – проговорил Тони, накидывая ремешок экспонометра на шею. – А эта Янина довольно премиленькая особа.

Санча почувствовала, как кольнуло под сердцем, и промолчала. Она не знала: была ли жестокость Тони умышленной или же проявлением желания быть правдивым. Но в любом случае – и Санча не могла это скрыть от самой себя – мысль о том, что Янина сейчас с графом, причиняла ей страдание.

Санча и Тони медленно пошли к автомашине, когда большинство других автомобилей уже исчезли с базарной площади. Поднявшийся легкий ветерок ласково обдувал разгоряченные щеки Санчи, играл прядями ее серебристых волос. Тони как раз с шутками и смехом помогал Санче приводить в порядок прическу, когда впереди – там, где узкая улочка выходила на площадь, – показался мужчина высокого роста и могучего телосложения. Даже не видя обширной лысины на массивном черепе, можно было, не боясь ошибиться, назвать его имя. Проходя мимо, он буквально сверлил Санчу взглядом, но не произнес ни слова, и у Санчи было такое ощущение, будто вместо нежного приятного бриза на них пахнуло ледяным холодом.

Тони вздохнул и взял ее за руку.

– Пойдем, – сказал он. – Я знаю один загородный ресторан, где готовят сочные бифштексы. Не согласишься ли ты пообедать со мной, прежде чем возвращаться в редакцию?

– С удовольствием, – улыбнулась Санча и решительно выбросила всякие мысли о графе Малатесте и его прелестной спутнице из головы.

И все-таки, несмотря на героические усилия, она не могла не думать о графе, плохо спала в эту ночь и проснулась, как только за окнами забрезжил рассвет.

Погода в тот день явно подкачала. Непрерывно моросящий дождь к обеду очистил от прохожих площади и переулки. Пассажиры судов, курсирующих по вздувшимся каналам, были одеты в плащи, на головах пластиковые шляпы и капюшоны. В обеденный перерыв Санча осталась в редакции, решив, если понадобится, работать весь день – лишь бы к вечеру хорошенько утомиться.

Но в половине второго, в помещение, где работала Санча, неожиданно вошла Мария, вернувшаяся с обеда: на лице выражение беспокойства. В мокром макинтоше, с которого на пол летели брызги, она торопливо приблизилась к столу Санчи и прошептала:

– Выйди в коридор, Санча. Мне нужно тебе кое-что сообщить.

– В чем дело? К чему такая таинственность? – спросила Санча, следуя за подругой.

– Что ты сказала? – переспросила Мария, не разобравшая слова, но лишь досадливо мотнула головой, и продолжала: – На улице граф Малатеста. Хочет тебя видеть.

Санча устало прислонилась к стене коридора.

– Что ты сказала? – переспросила теперь уже удивленная Санча, – Откуда… откуда тебе известно?

Оглянувшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, Мария сообщила:

– Сперва я встретила его, когда пошла обедать, но не придала значения. Подумала, что он, возможно, собирается поговорить с твоим дядей насчет статьи. Но когда я возвращалась, то увидела его на прежнем месте, он остановил меня и спросил, где ты. Я ответила, что ты, как и положено, работаешь, и тут он попросил вызвать тебя.

– Но ведь он должен знать, – беспомощно развела руками Санча. – Я не могу сейчас к нему выйти, даже если бы и хотела.

– Граф очень сердит, – заметила Мария участливо.

– И насквозь промок!

– Ах, Мария! Что мне делать?

– Не знаю, – неуверенно посмотрела Мария. – А как тебе самой хотелось бы поступить?

– Я просто в растерянности. Я… он вчера был в Перукке. Меня он не заметил, но я видела его… с Яниной Румиен. Элеонора утверждает, что она его любовница. Вдобавок она еще и наследница огромного состояния. Очень благоприятное сочетание для него и… разваливающегося дворца, – закончила Санча с горечью.

– Мне кажется, тебе следует оставить всякую мысль о графе, – тихо сказала Мария, кладя руку на плечо Санчи. – несмотря на все его очарование и привлекательность!

– Думаешь, я этого не понимаю? – вздохнула Санча.

– Тогда в чем дело?

– Спасибо за информацию, Мария, – выпрямилась Санча.

– Что ты намерена предпринять?

– Ничего, – ответила Санча, берясь за ручку двери, ведущей в рабочее помещение. – Абсолютно ничего!

Но она все-таки не удержалась и подошла к окну, выходящему на улицу.

Сквозь покрытое дождевыми каплями стекло Санча увидела пустынную площадь и мокрые камни ограды фонтана.

Когда Санча в этот вечер вышла из редакции, было уже довольно темно; с беспокойством оглядевшись, она заспешила через зеленый скверик перед зданием в сторону площади. Дождь лил, не переставая, и на улице не было ни души, кроме одинокого мужчины, который стоял в дверях соседнего магазина и читал газету. Но поскольку он был выше графа и шире в плечах, да еще и в шляпе, то Санча не обратила на него особого внимания. В очереди на речной трамвайчик она оказалась последней. Когда он подошел, все, толкаясь, заспешили, стараясь поскорее укрыться под его навесом от дождя. Но как только Санча сделала шаг вперед, кто-то невидимый схватил ее сзади за руку и не успела она вскрикнуть, как очутилась в тени какого-то старого здания.

Другая рука зажала ей рот.

Речной трамвайчик отплыл, а с ним и всякая надежда на помощь. Почти потерявшая сознание от ужаса, Санча все же боролась изо всех сил. Невидимый насильник перестал зажимать рот и, не отпуская руки, повернул ее лицом к себе. Пораженная, Санча узнала Паоло. В плаще и шляпе, скрывающей его обширную лысину, он ничем не отличался от любого другого прохожего, и Санча поняла, что это он стоял, подкарауливая ее, возле редакционного здания с газетой в руках.

– Что вам от меня нужно? – с трудом переводя дыхание, проговорила Санча. – Разве вы не знаете, что закон сурово наказывает за похищение людей?

Выражение лица Паоло ничуть не изменилось.

– Извините, синьорина, – сказал он почтительно. – Вы должны пойти со мной.

– Куда? – спросила Санча, которая одновременно почувствовала и страх, и радостное возбуждение.

– К графу Малатесте, синьорина. Синьор хочет с вами поговорить.

– Мне нужно домой, – воскликнула Санча, энергично качая головой. – Мои… друзья… они станут волноваться…

– Пошли!

Паоло подтолкнул Санчу, и хотя она запротестовала, громко звать на помощь воздержалась. Увидев стоявшую у ближайшего моста моторную лодку, Санча вновь забеспокоилась, понимая степень риска, на который шла.

Но теперь что-либо предпринять было уже слишком поздно. Паоло, по-видимому, все равно не отпустил бы ее, а владея местным языком, мог без труда убедить любых потенциальных спасителей, что они напрасно тратят свое драгоценное время. Кроме того, представлялось нелепым так тревожиться. В конце концов они жили в двадцатом столетии, а не в эпоху Медичи, и если на ум приходили слова Тони о готовности слуг убивать ради благополучия своих господ и о страшных подземных темницах, то это означало только, что у нее чересчур разыгралось воображение. Ожидание какого-то действия порой страшит сильнее, чем само это действие.

Но когда Паоло открыл тяжелую дверь дворца и жестом пригласил Санчу войти, у нее опять возникло сильное желание как-то обезопасить себя.

– Надеюсь, вы понимаете, что я подам официальную жалобу, – сказала она слегка дрожащим голосом.

– Как вам угодно, синьорина, – ответил Паоло равнодушно, указывая на лестницу.

Наверху, через приемную, в которой они когда-то впервые познакомились с графом, ее провели в просторную гостиную, где зажженные через определенные интервалы лампочки освещали мягким светом великолепную обстановку, отражаясь от серебряных и золотых вещей и полированных поверхностей. Хотя уже начался летний сезон, от дождя воздух сделался влажным и прохладным, и в мраморном камине весьма кстати весело горел огонь, распространяя приятное тепло и бросая яркие блики на внутреннее убранство комнаты.

Когда они вошли, граф полулежал на низкой кушетке перед камином и выглядел очень красивым в темно-синей шелковой рубашке и светло-голубых замшевых брюках. Увидев Санчу, он моментально встал, отпуская Паоло легким движением руки. Дверь за ним закрылась, и они остались вдвоем.

Санча понимала, что выглядела она не особенно респектабельно. На пристани укрыться от дождя было негде, головной платок давно промок насквозь, волосы потемнели от влаги и свисали беспорядочными прядями.

Мокрым было и пальто, однако под ним все осталось относительно сухим.

– Снимите пальто! – произнес граф холодно и повелительно.

Санча не пошевелилась, а лишь смотрела молча на него со спокойным – как она надеялась – безразличием.

Прошло несколько мгновений, но Санча продолжала неподвижно стоять, лишь еще сильнее проступила на лице краска. Тогда граф подошел к ней, уверенными движениями расстегнул пояс и пуговицы, и пальто, соскользнув с ее плеч, бесформенной кучей легло на пол у ее ног. Потом он снял промокший платок и провел всеми пятью пальцами сквозь влажные мягкие девичьи волосы, раздвигая слипшиеся локоны, чтобы они быстрее высохли.

Все это время Санча не шелохнулась, едва отваживаясь дышать из боязни, что он почувствует горячее желание, охватившее ее при прикосновении его пальцев. Ей безумно хотелось прильнуть к его мускулистому телу, ощутить страстную и нежную ласку его смуглых сильных рук. Неважно, что вчера граф был с Яниной Румиен и что француженка, по всей вероятности, являлась для него именно тем, о чем говорила Элеонора.

Значение имел только он сам, его близость, безудержное влечение, которое он возбуждал в ней.

Оставив волосы, он теперь ласкал ее шею, одновременно мягко поглаживая большими пальцами мочки. Невольно подняв глаза на графа, Санча увидела его потемневшее лицо и горящие неистовым огнем глаза.

Наклонившись, он играючи коснулся губами уголков ее губ; подчиняясь нахлынувшему безумному желанию, он крепко прижался к ее губам, лишая Санчу воли к сопротивлению. И граф продолжал целовать, и казалось, что вместе с этими разрушающими душу поцелуями к нему переходит вся ее внутренняя сила, заставляя ее, обессилившую, судорожно цепляться за него.

– Боже мой, Санча, – пробормотал он, перебирая пальцами ее шелковистые волосы. Затем сняв блузку с нежного плеча, он припал губами к бархатистой коже. – Боже мой, как я хочу тебя. Ты даже не представляешь, как я жажду тебя!

С трудом Санча очнулась от грез; что-то в его голосе проникло сквозь толщу сладостного забытья, которое обволакивало ее всякий раз, когда он обнимал ее. Да, он хотел ее, и она также хотела его. Это правда. Но ни одного слова любви не слетело с его губ. За кого он ее принимал? Какого же низкого мнения он был о ней, если так открыто говорил о своих вожделениях?

Едва сдерживая рыдания, Санча вырвалась из его объятий и, застегнув дрожащими пальчиками кофточку, отошла к камину, подальше от будоражащих кровь соблазнов.

Несколько минут граф стоял там, где оставила его Санча, будто и ему было нелегко вернуться в действительность. Затем он подошел к кофейному столику, достал из коробки манильскую сигару и прикурил от массивной золотой зажигалки. Когда граф повернулся к Санче, он уже полностью овладел собой, и, вопреки логике, это обстоятельство почему-то не очень ее обрадовало. Она никогда бы не поверила, что можно чувствовать себя такой несчастной и жалкой из-за собственного добродетельного поведения.

– Скажи мне, пожалуйста, – спросил граф спокойно. – Почему ты сегодня не ходила обедать?

– Я… я не была голодна, – с трудом выговорила Санча. – Не… не знала, что вы ждете на улице, если вы на это намекаете.

– Разве твоя приятельница – Мария, кажется. Разве Мария не передала тебе мою просьбу?

– Да-а, – беспомощно повела плечами Санча. – Она передала мне вашу просьбу. Но я не могла покинуть редакцию в рабочее время. Вам это должно быть известно!

– Мне известно только то, что я прождал тебя два битых часа, – заметил он сурово, глубоко затягиваясь сигарой. – Вчера ты была в Перукке. Почему ты не побеседовала со мной?

– Беседовать с вами? – воскликнула удивленная Санча. – Как я могла беседовать с вами, если вы были с… с… мисс Румиен?

– Ну и что из этого! – заметил граф с раздражением.

Санча лихорадочно искала нужные слова, чтобы сказать ему то, что ее мучило.

– Вы, как и многие, безусловно, знаете о тех слухах, которые касаются вас… ее и вас… ну, что вы скоро на ней женитесь!

– Да, знаю, – нахмурился он. – Но какое это имеет отношение к нам с тобой?

Какой-то момент Санча с изумлением смотрела на него, потом, подняв глаза к небу, проговорила:

– Вы не можете так думать всерьез!

– И почему же? Что ты хочешь этим сказать, Санча? Что, если Янина в один прекрасный день станет графиней ди Малатеста, то она вправе уже сейчас контролировать мои поступки, выбирать мне друзей? Что я своего рода болонка, которая всюду следует по пятам за своей хозяйкой!

Санча почувствовала, как больно сжалось сердце.

– Но… как… как ваша невеста, она обладает определенными… правами…

– Что такое права? – Граф швырнул сигару в камин. – Едва ли ты сможешь ответить. Разве справедливо… правомерно… что раз Янина – дочь Себастьяна Румиена, она наследует его богатства? Разве правомерно, что мне приходится жениться на ком-то, вроде Янины, только ради восстановления палаццо, который в самом деле принадлежит мне по праву? – Граф подошел к Санче, его глаза светились от напряжения. – Разве правомерно, что мы отказываемся от любви, хотя оба этого желаем?

– Нет! Нет! – воскликнула Санча, отступая и держа перед собой руку, словно обороняясь. – Нет, Чезаре, не подходите ко мне! Не трогайте меня!

Граф остановился как вкопанный, черты его лица посуровели.

– Не пугайтесь, синьорина! – проговорил он холодно. – Мне еще никогда не приходилось навязывать женщине свое внимание вопреки ее воле.

Санча отвернулась и уставилась невидящими глазами в окно, выходящее на канал. Дождь струился по стеклам, размывая контуры далеких куполов, слабо различимых в полумраке. А в комнате было тепло, светло и уютно, и, несмотря на его слова и собственную реакцию на них, Санче так не хотелось уходить.

Будто чувствуя ее колебания, граф подошел к ней сзади и остановился, не касаясь, но достаточно близко, чтобы она могла ощутить исходящий от него жар. Санча отчаянно пыталась собраться с мыслями, думать логически. На что он рассчитывал? Неужели он полагал, что она согласится на любовную связь, если только она не будет тайной? Разве его не беспокоило, что Янина однажды все-таки узнает правду?

– Она очень красивая женщина, – тихо проговорила Санча, как бы произнося вслух мысли, которые терзали ее бедную головку.

Но граф услышал эту мимолетную реплику.

– Да, – подтвердил он, обдавая своим дыханием ее обнаженную шею. – Очень красивая.

– Вы ее любите? – спросила Санча, не в силах умерить дрожь.

– Нет, – отрезал он.

– Тогда зачем? – не удержалась Санча.

Отведя рукой волосы, граф наклонился и поцеловал Санчу сзади в шею.

– У тебя такая нежная кожа, – простонал он. – Прости! Прости, Санча, но я не могу тебя отпустить. Не могу не трогать тебя…

С этими словами он обнял девушку и прижал ее спиной к своей груди.

– Я не люблю Янину, – продолжал он сдавленным голосом. – Я люблю только тебя! Обожаю тебя! И Бог свидетель, я так тебя хочу, что уже ничего не соображаю…

Сильными руками, не выпуская из объятий, граф повернул Санчу лицом к себе и припал губами к ее губам.

Сомнений не было: теперь она пропала, не в состоянии противостоять его настойчивым искусным ласкам и мученическим тонам умоляющего голоса.

Ей хотелось только одного: доставить ему радость, познать его, отдаться ему…

Но когда он взял ее на руки и понес к кушетке, раздался властный стук в дверь.

Граф яростно выругался и положил Санчу бережно на мягкую кушетку. В нерешительности она села, лицо пылало, волосы серебряным великолепием рассыпались по плечам. Бросив на девушку пронизывающий взгляд, лишивший ее остатков благоразумия и сдержанности, граф сердито проследовал к двери.

Распахнув ее, он увидел Паоло, но в тот же миг две миниатюрные искусно наманикюренные ручки оттолкнули великана, и в комнату влетела Янина Румиен.

В платье из блестящего атласа кремового цвета, с разрезом почти до колен, с высокой прической, сколотой бриллиантовыми булавками, она выглядела еще более красивой, чем прежде, и еще более злой. Густо подкрашенными глазами она дерзким взглядом окинула потрясенную Санчу, неподвижно застывшую на кушетке, с презрительной брезгливостью рассматривая ее вспухшие губы и растрепанные волосы. Затем Янина повернулась к графу и облила его таким же презрением.

Однако на графа это проявление крайнего негодования, по-видимому, не произвело никакого впечатления. Он с безразличным видом взял манильскую сигару и закурил. Наблюдавшую за ним Санчу поразили его самообладание и непоколебимая самоуверенность.

– Итак, Чезаре! – заговорила Янина по-английски. – Тебе нечего мне сказать?

Затянувшись сигарой, Чезаре спросил:

– Что ты здесь делаешь? Как я понял с твоих слов, ты в этот вечер намеревалась быть в театре.

– Да, намеревалась… и нахожусь! – стиснула кулаки Янина. – Мне было интересно знать: почему это грубое животное не впускало меня, – она злобно взглянула на Паоло, продолжавшего стоять у двери в ожидании приказаний хозяина. – Не считай меня дурочкой, Чезаре! Я знала: для твоего отказа сопровождать меня в «Ла Фениче» должна существовать какая-то веская причина!

– Чем я занимаюсь в свободное время – мое дело, – спокойно заявил граф, рассматривая красавицу прищуренными глазами. – И я еще раз спрашиваю: почему ты здесь, Янина?

– Я здесь потому, что весь город говорит о твоей любовной связи с одной девчонкой… вот с этой девчонкой! – указала она на Санчу, вне себя от ярости. – Что ты на это скажешь?

Граф улыбнулся, но улыбка его не была из приятных.

– Не собираюсь отчитываться, – ответил он с холодным равнодушием. – Ты – не моя гувернантка и никогда ею не будешь!

Наступил момент, когда Санче показалось, что Янина в бешенстве бросится вон из дворца, но, как по мановению волшебной палочки, ее поведение резко изменилось, и вместо яда, который были готовы излить ее уста, Янина, проглотив обиду, подошла к графу и, не спеша, поцеловала его в загорелую щеку.

– Извини меня, Чезаре, – пробормотала она умоляюще. – Сожалею, но я так ревнива, что порой чувства опережают разум. Прости, дорогой, не сердись на свою Янину!

Санча почувствовала подступающую тошноту. Ярость Янины была невыносима, но то, что последовало потом, оказалось еще хуже. Готовность Янины посмотреть сквозь пальцы на произошедшее между Санчей и человеком, за которого она собиралась выйти замуж, была просто отвратительна; она унижала Санчу, делала ее в собственных глазах подлой и грязной. А, возможно, все и сводилось к этому? Быть может, именно эта роль отводилась ей? Роль любовницы графа, пока ему этого хотелось и пока его устраивала эта связь?

Санча с трудом собралась с мыслями. Нужно было быстрее уходить, пока здесь Янина, которая в состоянии отвлечь его. Она, думала Санча, не может ручаться за себя, оставаясь с ним наедине. Какими бы ужасными последствиями ни грозила ей ситуация, ее чувства к нему могли разрушить естественную самозащиту, а допустить этого она не должна. Граф был прав, когда утверждал, что Янина готова перенести любые унижения, лишь бы сделаться следующей графиней ди Малатеста! И его признание в любви – всего лишь бальзам на ее совесть и ничего не значит с точки зрения приличия.

Довольно неуверенно Санча поднялась, приглаживая юбку ладонями.

Граф и Янина молча наблюдали за ее движениями, затем граф, освобождаясь от рук Янины, напряженным и властным тоном спросил:

– Ты куда?

Санча попыталась, приводя в порядок прическу, заложить пряди волос за уши, невольно привлекая внимание к нежным очертаниям своей девичьей груди.

– Не мог бы Паоло доставить меня куда-нибудь, где я села бы на речной трамвайчик? – спросила Санча, не смотря на графа. – Или, быть может, он может заказать для меня моторную лодку?

– Санча! – страдальческий тон его голоса заставил Санчу поднять на графа глаза. Резче проступили складки вокруг рта, глаза мерцали от сдерживаемых эмоций. – Санча, не уходи!

В голосе слышались и мольба и приказ.

С усилием отведя взор, Санча подняла с пола пальто, где оно лежало бесформенной кучей с того момента, как граф снял его с плеч девушки.

Выступив вперед, Паоло почтительно помог Санче одеться.

Все это время граф стоял, слегка расставив ноги, с сигарой во рту и смотрел. С одинаковым успехом Янины могло и не быть в комнате. Словно угадав это настроение, она вновь приблизилась к графу и уверенно положила ладонь ему на руку.

– Не передумаешь ли, дорогой? – пробормотала она тихо, но настойчиво. – Быть может, все-таки поедешь со мной в «Ла Фениче»?

Санча отвернулась. Ей было невыносимо видеть обоих вместе. Все оказалось намного хуже, чем она себе представляла. Боль, начавшаяся под ложечкой, теперь распространялась по всему телу и была почти нестерпимой.

Проходя мимо Паоло, Санча глухо проговорила:

– Не беспокойтесь! Дойду пешком…

Но вперед с искаженным от ярости лицом шагнул граф Малатеста.

– Паоло отвезет вас домой! – объявил он.

Санча хотела отказаться, но не решилась. Она почувствовала, что граф едва контролировал себя, и всякие дальнейшие возражения были чреваты осложнениями, которые она во что бы то ни стало желала избежать.

Поэтому она, лишь кивнув головой, прошла через приемную на длинную галерею.