"Хосе Ортега-и-Гассет. Musicalia" - читать интересную книгу автора

достижения цельности и красоты. Таким образом, они автоматически занимают
разные уровни в эстетической иерархии. Свободы выбора здесь нет.
Предпочитать Мендельсона Дебюсси - эстетическая диверсия, которой чревато
всякое восхваление низшего в ущерб высшему. Достопочтенная публика,
рукоплещущая "Свадебному маршу" и освистывающая выдающееся творение
современности - "Иберию"[21], - совершает террористический акт в отношении,
искусства.
Ту же разницу эстетических уровней между романтиками и новыми
композиторами мы обнаружим, если от рассмотрения стиля перейдем к вопросу о
том, как воспринимают ценители ту и другую музыку.
Ибо произведение искусства, как и пейзаж, раскрывается во всей своей
красоте, лишь когда на него смотрят с определенной точки. Более того, думаю,
что в целях спасения музыки и живописи от грозящего им краха следует
безотлагательно разработать учение об их восприятии, систему приемов
наслаждения искусством - искусство об искусстве.
Но, оставив в стороне столь сложную задачу, я хотел бы только отметить,
что, наслаждаясь музыкой, человеческая душа может пребывать в двух
перемежающихся состояниях. Некоторые современные психологи называют эти
состояния "центробежной" и "центростремительной" сосредоточенностью.
Иногда из самой сокровенной глубины вдруг пробивается родник
упоительных воспоминаний. Тогда мы словно замыкаемся для внешнего мира и,
уйдя в себя, прислушиваемся к потаенному журчанию, следим, как трепетно
распускается в душе цветок памяти. Это состояние и есть центростремительная
сосредоточенность. Но когда за окном неожиданно раздаются пистолетные
выстрелы, мы, словно очнувшись, поднимаемся из глубины на поверхность и,
выйдя на балкон, всеми пятью чувствами жадно впитываем подробности
происходящего на улице. Этот вид сосредоточенности называется центробежным.
Так вот: слушая скрипичный романс Бетховена или какую-нибудь другую
характерно романтическую пьесу и наслаждаясь ею, мы сосредоточиваемся на
себе. Отвернувшись (фигурально выражаясь) от того, что происходит со
скрипкой, мы погружаемся в поток эмоций, которые она в нас вызывает. Нас
привлекает не музыка как таковая, а ее механический отзвук в нас,
сентиментальное облачко радужной пыли, поднятое в душе чередой проворных
звуков. Таким образом, мы наслаждаемся не столько музыкой, сколько сами
собой. В музыке подобного рода звуки лишь предлог, средство, толчок,
помогающий возникновению в нас потока зыбких эмоций. Эстетическая ценность,
следовательно, заключается в большей степени в них, чем в объективном
музыкальном рисунке, чем в смятенном музыкальном эхо, населившем скрипичную
деку. Я бы сказал, что, слушая бетховенский романс, мы слышим песнь
собственной души.
Музыка Дебюсси и Стравинского предполагает совсем иное внутреннее
состояние. Вместо того чтобы прислушиваться к сентиментальным отзвукам в
собственной душе, мы сосредоточиваем слух и все наше внимание на самих
звуках, на том дивном, волшебном, что происходит в оркестре. Мы перебираем
звуковые оттенки, смакуем их, оцениваем их цвет и даже, быть может, форму.
Эта музыка есть нечто внешнее, некий удаленный, расположенный вне нашего я
объект, по отношению к которому мы выступаем в чисто созерцательной роли.
Наслаждаясь новой музыкой, мы сосредоточиваемся вовне. И она сама, а не ее
отзвук интересует нас.
Из этих наблюдений можно извлечь немало весьма полезных уроков. Пусть