"Гай Юлий Орловский. Ричард Длинные Руки - синьор (Ричард Длинные Руки #4)" - читать интересную книгу автора

покрыта бисеринками пота, под ней чувствуется давление горячих недр. Мои
ноздри сразу задергались, жадно улавливая дурманящий запах. Рядом такое же
точно блюдо с аппетитно зажаренным поросенком. Кожица блестит, как
покрытая лаком, подрагивает от напора ароматного пара.
Хозяин с поклоном замер, ожидая, что же будет, ибо молодой рыцарь
побагровел, напрягся, готовый то ли выскочить из-за стола, то ли вовсе
перевернуть его с нечестивыми в постные дни блюдами, а я, вспоминая
запорожцев, сказал громко:
- Именем господа перекрещаю порося в карася!.. А гуся - в форель. Все, сэр
Сигизмунд, вы тоже можете есть! Как видите, это уже не поросенок, а
большой и хорошо прожаренный карась. А карась - постная пища.
Сигизмунд всмотрелся в поросенка, на лице появилось жалобное выражение, он
даже побледнел, сказал дрогнувшим голосом:
- Но я... все еще зрю поросенка...
- Как? - изумился я. - Сэр Сигизмунд, это на нас наводят морок, чтобы
сбить с пути христианина! Или у вас недостаточно веры? Вон даже хозяин
подтвердит, что перед вами карась!
Хозяин взглянул на меня изумленными глазами, потом на бедного рыцаря и
сказал очень честным голосом:
- Карась, еще какой дивный карась! Отродясь такого карасистого карася не
видел! Чудо, просто чудо! Кушайте, доблестный рыцарь, никакого греха на
вас не будет! Какой же грех - есть такого карасевого карася?
Сигизмунд нерешительно отрезал заднюю лапу, начал жевать, лицо все еще
напряженное, внушает себе, что обсасывает плавничок, а я сказал хозяину:
- А теперь вина! Сам понимаешь, под рыбу надо красное вино. Красное, понял?
Он поклонился, глаза его были, как океаны после потепления, полны
глубочайшего уважения.
- Понял, доблестный сэр! Все понял.
Он исчез, отсутствовал долго, но когда принес кувшин, я сразу ощутил по
его температуре, что хранился в самом глубоком погребе. Хозяин на моих
глазах смел паутину с засохшими тельцами паучков со скрюченными лапками,
сломал сургучную пробку.
- Как хорошо, - сказал я хозяину громко, - что ты пожертвовал бедным
путникам этого гуся и поросенка... э-э... карася и форель, хотя готовил
для себя... Вот возьми эту монету. Я, паладин, подтверждаю, что все,
могущее накормить или обогреть усталых путников, - во благо и славу
господа.
- Аминь, - сказал Сигизмунд благочестиво, он явно принял мои слова за
молитву.
- Ага, - подтвердил я.
Хозяин кивнул, что значило и "ага", и "аминь", но глаза расширились, а
челюсть отвисла, когда рассмотрел, а потом и распробовал на зуб, что
монета из золота.
- Да, - выдавил он с трудом, - во славу... гм... Вы надолго, благодетели?
- На ночь, - сообщил я с набитым ртом. - Не забудь покормить коней. Мы
постояльцы мирные, хлопот не доставим. Переночуем и уедем.
Корочка хрустела, из разломов вырывались струйки горячего пара, обжигая
пальцы. Я рвал мясо, сок стекал до локтей, мы с Сигизмундом пожирали
поросенка молча и как на ристалище: кто управится со своим противником
быстрее, чтобы прийти на помощь другу. Горячее мясо обжигало язык и пасти,