"Гай Юлий Орловский. Ричард Длинные Руки - синьор (Ричард Длинные Руки #4)" - читать интересную книгу автора

Сигизмунд некоторое время ехал молча, потом поинтересовался осторожно:
- На каком месте?.. Сэр Ричард, вы говорите, как наш священник, только
господа не повторяете через слово. И молитвы я от вас никогда не слыхал.
- Молитва от слова "молить", "умолять". Нет, Сиг, господу наши мольбы не
нужны, наоборот... Ему нужны сильные и гордые люди. Он помощников себе
растит, а не рабов, халявщиков! Дарвин ошибался, считая, что человек
произошел от обезьяны. Этот процесс еще только начинается, хотя прошло фиг
знает сколько веков и миллениумов.
Дорога давно исчезла, мы ехали, ориентируясь по солнцу. Я все равно
называл это дорогой, ибо в России дорогой называют то место, по которому
собираются проехать, так что ехали по прямой, как стрела, дороге, далеко
впереди появились небольшие рощи, поплыли справа и слева, но постепенно,
наконец, слились в единый лес.
К счастью, не русский лес, где не всякий заяц проберется, а почти
ухоженный европейский парк: деревья огромные, величественные, красивые,
даже картинно красивые, между ними мягкая трава, а когда, поехали через
сосновый бор, то копыта ступали по толстому, вкусно шелестящему слою из
сухой хвои. Вершины не сплетались над головами, там яркое синее небо,
солнечные лучи красиво освещают коричневые стволы, оставляя другую
половину в густой тени. Ярко блестят янтарные капельки смолы. Очень
медленно лес начал темнеть, я сообразил, что деревья просто встали
плотнее, а хвойный лес сменился лиственным.
Из полумрака леса далеко впереди выступило сооружение из камня, ветхое и
полуразрушенное. Между массивных глыб, покрытых зеленым мхом, пробивается
трава, упорно втискивая корешки, пытаясь раздвинуть каменные плиты. Кони
начали фыркать, а мой зло ржанул, ударил землю копытом. Глаза оставались
кроваво-красными, не пооранжевели, значит, опасности нет, просто не
нравится здесь. Сигизмунд забормотал молитву, начал осенять направо и
налево крестными знамениями.
Каменные руины оформились в полуобвалившийся склеп. Дверь то ли целиком
превратилась в ржавчину, а ту унесло ветром, то ли рассыпалась от
заклятий, но издали мы увидели только темный провал. Когда миновали
последние деревья и кони вышли прямиком к склепу, в проходе на каменной
плите мы увидели молодую женщину. В длинном белом платье - возможно, это и
есть саван, никогда их не видел, с оборочками и украшениями, - с длинными
черными волосами, что как змеи падают за спину, а пара крупных прядей на
грудь, сидит спокойно, чуть откинувшись, одной рукой упирается в камень,
другая свободно лежит на колене...
Сигизмунд забормотал молитву громче. Я чувствовал, что его трясет, да что
там чувствовал, слышал по мелкому позвякиванию доспехов. Лицо женщины,
голые от плеч руки, шея и глубоко открытая в широком вырезе грудь -
снежно-белые, мраморно-белые. Я ощутил с холодком по коже, что если
прикоснуться, то все равно что к пролежавшему в глубинах сырой и холодной
земли мрамору. Единственным цветным пятном остались ее губы -
неестественно красные, пухлые, чувственные, красиво изогнутые.
Она смотрела в нашу сторону бесстрастно, спокойно, не вздрогнула, когда,
испуганные нашим приближением, из темного провала навстречу выметнулись
целой стаей летучие мыши. Сигизмунд охнул, сам сперва посерел, как мыши,
потом стал таким же белым, как и женщина, забормотал, запинаясь, молитву
громче.