"Юрий Орлов. Опасные мысли " - читать интересную книгу автора

Наконец, все мы жили вместе. Тайно любимый отец и непонятная мне мать
были рядом со мною.
Мама любила хохотать до одурения. "Все хихоньки да хахоньки", -упрекала
ее бабушка. "Не хаханьки, - разъяснял Петя, - смехуечки". Мама обижалась,
надувала губы и уходила. "Поповские галоши", - говорила бабушка. - Ну не
губы у Клавы, а галоши поповские". "Ха-ха-ха! - смеялась мама, тут же
возвратясь. - Ха-ха-ха! Харя-то что, ха-ха-ха! Привел проститутку. А утром в
окно кинул, кричит: "Мети мусор, дворник!" А дворничиха, ха-ха-ха, - его же,
Харина, мамаша. Приходит с метлой, ба! Вот так мусор сыночек выкинул!
Ха-ха-ха-ха!" "Тьфу ты", - плевалась бабушка. Смеялись Петя с Митей.
Улыбался абстрактно отец, размышляя над чертежной доскою. Улыбался, глядя на
него, и я, чтоб не заплакать. Я видел утром: лежала женщина с переломанными
руками, кровь лилась изо рта и ушей, толпа смотрела. Бандит бросил ее с
пятого этажа. Этот город ошарашил меня.
Отец решил, что в школу мне рано. "Пусть освоится. Вот сходи-ка,
рыжичек, за хлебцем". Зажав хлебную карточку в одной руке, деньги в другой,
я летел в магазин.
В начале тридцатых годов в Москве и в других городах хлеб стали
выдавать по карточкам. То была плата за коллективизацию. Лет через
пятнадцать, уже после войны, я впервые услышал о другой плате, которую
заплатили миллионы крестьян за то же самое.
"Наше село не хотело тогда, в тридцатом году, обобществляться, -
рассказывал мне солдат моего взвода. - Что такое - колхоз? Барщина? Не
пойдем. Ладно. Отбирают начальники хлеб, по всем домам до зернышка, и
запирают в церкву, под охрану. Кто громче орал, тот, значит, подкулашник,
того сажают на подводы, с бабьем, с дитями, - в голую степь, на снег: мрите
тут без колхозов, мы вас не неволим. Ну, товарищи крестьяне? Идем в колхоз?-
Нет. - Не-ет? Ла-адно. Самых справных из прочих, кулаков значит, в одну ночь
забирают, с узелочками в руках, с ребятишечками, - на этап, на Север. Твой
табак, младший лейтенант, слабый... Хлеб гниет, значит, в церкви, мы стоим
на своем. Коса на камень. Не поверишь..." Он огляделся. Никого не было
кругом, только я и он. "Штурмовали мы даже храм божий. Да силов уж не
хватило..."
"Стреляли в вас?" спросил я, тоже оглядевшись по сторонам.
"Не. Водой разогнали..."
"Ну, и?"
"И ничего. Кто не помер с голоду, тех уполномоченный спас, сам записал
в колхоз. "Заря коммунизма". Кто помер, в раю в единоличниках гуляет. А
молодую женщину, что сварила и съела свое дитя, - ее арестовали, подержали в
тюрьме, признали не в себе да пересадили в сумасшедший дом. На том и
кончилось. Плетью обуха не перешибешь".
Мы жили довольно прилично. "Получше, чем в купейном вагоне", - говорил
Петя. У нас как-никак была отдельная комната на шестерых в хорошем
дореволюционном доме - бывшем приюте для престарелых девиц. Дореволюционные
девицы жили по две на комнату. Общая кухня, общая раковина умывальника и
общая уборная на два толчка приходились на пятьдесят старушек. О ваннах или
там о душах они и не мечтали; но зато очередей в общие бани, и вообще
очередей, при старых режимах, кажись, не было. Мы жили в новые времена.
Двумя толчками и одним умывальником пользовались теперь не меньше двухсот
персон. В выходные дни мы выстраивались затылок в затылок в банную очередь,