"Владимир Орлов. Автобиографические заметки" - читать интересную книгу автора

и способность сохранить самостоятельность своей личности. И необходимо
делать то, что ты умеешь и любишь делать.
В 1972 году я закончил роман "Происшествие в Никольском", его набрали в
"Новом мире", два года я жил надеждами, но цензура мои надежды отменила.
Подзарабатывал же я тогда "внутренними" рецензиями и даже перевел для
Детгиза повесть "с лезгинского". Лишь в 1976-м просветленно-изуродованное
цензурой "Происшествие..." выпустил "Советский писатель". А я уже
наполовину написал "Альтиста Данилова", не думая, понесу ли я его
куда-либо, и потому пошел на издательский компромисс. "Происшествие в
Никольском" - бытовая драма. Когда я писал "Происшествие...", некие
свойства моей натуры (воображение, скажем), видимо, были угнетены и
требовали освобождения и выхода. И я неожиданно для себя написал
фантастический рассказ о любви останкинского домового (жил я уже в
Останкине). Рассказ, к сожалению, был опубликован лишь через шестнадцать
лет.
Я люблю сказки, фантастику, в детстве был заворожен мхатовской "Синей
птицей" и чистым, догригоровическим, "Щелкунчиком", среди самых уважаемых
мною писателей - Апулей, Рабле, Свифт, Гофман, Гоголь, Булгаков, и потому
естественным вышло мое обращение к жанру магического реализма. Три года
проходило тихое, но и с чудесами, продвижение романа "Альтист Данилов" в
недрах "Нового мира", и в 1980-м он был, наконец, напечатан. Интерес к
нему публики (и у нас, и во многих странах мира - роман издали в США,
Германии, Франции, Японии и т. д.) оказался и для меня удивительным. Я
испытал состояние человека, услышавшего медные трубы. Оно вышло для меня
утомительным и наскучило (хотя и не сразу). А вот роман "Аптекарь" (тоже
тихо продвигался к публикации в "Новом мире" два года) впечатления не
произвел, страна была уже политизирована и на меня досадовали - не отразил
злобу дня. Но меня-то интересуют ценности вечные.
Впрочем, тогда я посчитал невнимание к "Аптекарю" объяснимым: кому нужна
моя проза и литература вообще, когда появилось столько умнейших людей, чьи
речи и благородно-честные лица и меня приманивали к экрану телевизора!
Несколько лет сочинял лишь эссе. Но однажды ощутил, что писать мне
необходимо (натура требует!). Хотя бы для самого себя. Для собственного
душевного и житейского равновесия. И начал роман "Шеврикука, или Любовь к
привидению". Журнал "Юность" печатал его кусками по мере завершения мною
сюжетных блоков. Как и почти все другие мои сочинения, роман вышел
импровизационным. В 1997 году я поставил в нем точку. Получилась третья
часть триптиха "Останкинские истории" ("Альтист Данилов", "Аптекарь",
"Шеврикука").
Среди прочих побудительных причин к написанию "Шеврикуки" была и
следующая. В 1989 году я согласился стать руководителем семинара в
Литинституте. Я вынуждал своих студентов выполнять обязательные (на мой
взгляд) работы, требовал от них новых сочинений, а сам-то - что же, сам-то
каков? Неловко выходило... Нехорошо... Сочинение "Шеврикуки" неловкость
сняло. Уговаривали меня прийти в Литинститут долго. Я отказывался,
полагая, что неспособен к этому занятию и что вообще нельзя кого-либо
научить стать писателем (ну, не писателем, литератором, я чрезвычайно
уважительно, даже с трепетом отношусь к слову "писатель", себя же держу в
разряде сочинителей). Но с ходом времени понял, что, как человек, более
литературно-переживший, могу помочь творческому развитию семинаристов.