"Владимир Орешкин "Камикадзе" (Повесть)" - читать интересную книгу автора

бы оправдать его доверие... Он погладил меня по головке, я сейчас зарыдаю
от сентиментальности. Меня никто и никогда так не гладил. Я не знал, как
это приятно.

По дороге к метро я вычислил: в журнале мне предстоит трудиться ровно три
месяца, пока не потребуется глобальный результат. Про новую макаронную
фабрику я по заданию еще смог бы изобразить, но сенсацию по заданию? Они,
сенсации, как вдохновение. Они не для нищих, затюканных бытом и начальством
корреспондентов.
Я на секунду представил себя свободным, и тут же чуть ли не слюни потекли
от гордости за нашу земную цивилизацию. Потом сопьюсь, решил я. Надо же
что-то делать потом.
Но какое-то задание у меня было.
Сначала я не осознавал этого обстоятельства. Стоило некоторых усилий
разобраться... Тянуло на Кунцевское кладбище. Вчерашний идиотский звонок не
шел из головы. Конечно, это не мое дело. Но можно было вообразить, что я
принимал у Прохорова некое наследство, которое отныне принадлежит мне.
Словом, я себя недолго уговаривал. Была во вчерашнем звонке некая
недосказанность. А я обожаю всевозможные загадки. В каждой из них что-то
завораживающее.
Самоубийце рекомендовали приехать на кладбище. Что там случится сегодня в
тринадцать часов? Вернее, уже случилось: на моих часах уже четверть
второго.
Я предполагаю: каждый самоубийца-человек увлеченный Той проблемой,
которая подведет его в конце концов к открытому окну. Вряд ли в свои дни он
разменивался на мелочи. Тем более что все это сопровождается такой
очаровательной таинственностью.
Прохоров, если он смотрит на меня с небес, конечно, одобрит мой поступок.
И потом, во мне всегда вызывают сочувствие люди, не доживающие до ста лет.
В каждом из них что-то неординарное, к чему я инстинктивно тянулся, как к
примеру. Какой-то, как сейчас принято говорить, прерванный полет. Полет -
куда денешься? Но большей частью не замеченный никем...
Короче, хотя и с часовым опозданием, но меня повела интуиция. Как ни
издевался я над ней, сначала в метро, а потом в автобусе, какая-то
непонятная тяга была, и ничего с ней поделать было нельзя.
На Кунцевском я бывал. Здесь хоронили начальников.
Сегодня под мелким дождичком дорожки тихи и безлюдны. От ворот отъезжает
похоронный автобус.
Осенью, под заунывной капелью, мрамор памятников холоден и чист. И хотя
кругом каменные истуканы, я, живой, остро чувствую тщету пребывания на
земле.
Брожу пустынными дорожками с полчаса, баюкая печаль. Какие же это светлые
минуты... Я уже простил и свою жену, которую, как и ее хахаль, называю
по-новому - Ларисой Николаевной, и самого хахаля, Андрюшу, с пролысиной до
самого затылка. Пусть им будет хорошо. Любовь им и совет... Простил и
редакторов, которые не чаяли, как избавиться от меня, простил и себя,
беспутного, вечного неудачника.
На обратном пути я заметил у свежей могилы рабочего с лопатой.
- Закурим? - сказал я, доставая свои дефицитные "Родопи". Что поделать,
так уж я устроен: мне уже не хватает человеческого общения. - Чем это ты