"Кеннет Оппель. Огненное крыло " - читать интересную книгу автора

двигаясь по ветру, чуть-чуть раскрыв крылья, чтобы ветер подталкивал его
вперед.
Он не знал, куда направляется, но рано или поздно он встретит
кого-нибудь, кто все объяснит ему.
Вдруг он остановился и принюхался, пытаясь уловить запах. Вскинул
голову и прислушался. Что-то было не так.
Не снаружи, внутри. В нем самом что-то было не так.
Он старался дышать спокойно, слушать, думать. И вдруг понял. Сердце не
билось.
В страхе он стал кашлять, метаться, чтобы заставить его биться,
колотился грудью о каменистую
почву. Бейся! Бейся! Он задыхался от отчаяния, все эхо-видение мерцало
и плыло - и вдруг все стало ясно.
Он понял, что не умирает. Он уже мертв.
И в ту же секунду он вспомнил свое имя. Он произнес его вслух, и
собственный голос показался ему чужим.
Гот.


Трещина в небе


В Древесном Приюте Гриффин смотрел, как Луну уложили на мягкую
подстилку из мха, осторожно расправили ее израненные крылья. Там были его
мама и бабушка - Ариэль. В нишах, выдолбленных в стволе, лежали маленькие
кучки ягод и сухих листьев, кусочки коры. Ариэль взяла в рот немного ягод и
листьев, стала жевать их, но не глотала. Потом взлетела над Луной и
сбрызнула лекарственной кашицей участки обожженной кожи.
Луна дрожала. "Почему она дрожит,- удивился Гриффин,- если она только
что была в огне?" Она не издавала ни звука, только смотрела куда-то вверх
широко раскрытыми, немигающими глазами. Она ничем не напоминала прежнюю
Луну. Как будто то, что делало ее Луной, исчезло или глубоко спряталось. Она
смотрела на все, словно ничего не видя. Может быть, она просто пытается
собраться с силами?
Древесный Приют всегда действовал на Гриффина успокаивающе. Он любил
надежную толщину
его огромного ствола, его морщинистую серую кору, изрытую глубокими
бороздами, в которых можно было спрятаться. Но больше всего он любил быть
внутри, где сереброкрылы выдолбили множество сообщающихся между собой
убежищ, которые вели от ствола к самым толстым веткам, вверх к насестам
старейшин колонии. На закате летучие мыши с шумом вырывались через главный
вход в темноту ночи. Но больше всего Гриффин любил рассвет, когда все
возвращались с ночной охоты, находили свои насесты и болтали, вычесывая из
шерсти пыль и дочиста вылизывая крылья. Потом мамы и детеныши, уютно
устроившись рядышком, засыпали.
Но теперь, глядя на Луну, он испытывал только стыд и страх.
Никто еще не сказал ему ни слова. Не было времени. В лесу, когда
взрослые прилетели, его мама только с беспокойством взглянула на него и
спросила: "С тобой все в порядке?" А когда он растерянно кивнул, она
повернулась к Луне, помогала нести ее в Древесный Приют и поднимать в