"Ольга Онойко. Исполнитель " - читать интересную книгу автора

из обезьянника, грязную, исцарапанную, и даже задерганные службой менты его
жалели. То ли бить ее надо, чтоб понимала? Но она же дикая совсем,
безмозглая тварюшка, что с нее взять... жалко. И к тому же она, вообще
говоря, еще сама Аркашу отлупит, потому как злей и отчаянней.
Хоть плачь.
- Из-за тебя концерт пришлось отменить, - сказал Киляев. - Поэтому
денег мало.
Он хотел сказать это громко и строго, чтобы Тиррей пригнулась,
засверкала настороженными глазами из-под сбившихся в колтуны волос, начала
гладить себя по плечам красивыми пальцами: она всегда так делала, когда
понимала за собой вину.
Строго - не получилось.
Но Тирь все равно пригнулась.
- У, - сказала она. - А еще когда?
- Концерт?
- Угу.
- Не знаю, - очень спокойно ответил Каша. - В "Дилайте" сказали, что
больше не зовут. Групп много. Таких, у которых ничего не срывается.
- И чего?
- Не знаю. Может, будем еще куда-нибудь пробоваться. Только поначалу
денег вряд ли дадут. А может, и просто не возьмут. Мы же две недели не
занимались. И вообще с июля черт-те как работали. Правда, Тирь?
Теперь она пригнулась так, что прядь грязных волос с челки влезла в
чай. И ничего не сказала, даже не гукнула.
- Может, мне все-таки другую работу искать? - серьезно и доверительно
спросил у нее Киляев.
Тиррей вздохнула - робко и растерянно, по-детски. Помолчала. Обмахнула
о голые колени руки, залепленные сухой крошкой от крекеров.
- Аркашика, - протянула шепотом. - Ты ничего, я это. Я - ну. Теперь
вот. И ты тоже. Я так. Аркашика.
- Ага, - устало ответил он. - Я понял... Ну что, может, позанимаемся?
- Ну, - сказала она и с готовностью встала. Изодранный подол джинсового
сарафана колоколом качнулся над худыми ногами.
Кожа у Тиррей была нечеловечески гладкая и ровно-смуглая, оттенка
сильного загара, только загар никогда не ложится так ровно и так долго не
держится. Глядя ей в спину, Каша вспомнил, что под сарафаном она ничего не
носит. Сглотнул. У него еще ни разу не было нормальной девушки, только
Тирь - иногда, когда ей приходил каприз. Каприза у нее не случалось с июля,
а нынче заканчивался октябрь. Киляев старательно подумал о том, что Тиррей
не мылась, шлялась столько времени незнамо где, и после всего этого пора бы
о работе подумать, а не о перепихоне... не помогло. От Тиррей никогда не
пахло - то есть не пахло так, как от людей. Она пахла лаком и деревом. И
болела только своими болезнями. И гладкая кожа, и сарафан на голое тело...
- К мастеру бы тебя отвести, - громко сказал Аркаша.
- Х-хы! - с презрением ответила Тиррей, передернув красивыми плечами.
Она прекрасно понимала, что у Каши нет денег на мастера, а даже и будь
деньги - она бы не далась. Чай, не деревяшка.
- Акустика? - донеслось уже из коридорной темноты.
- Ага! - торопливо крикнул Киляев.