"Роско планета Анджела" - читать интересную книгу автора (Полунин Николай)

Будет много смертей

Чтобы похоронить Свана, как охотника, по всем правилам, настояла Сиэна. Сохранившиеся останки обрядили в лучшие кожаные доспехи и лучшие меха. Укрыли вышитым полотном набитые сухим мхом подушки, заменившие отсутствующую голову и плечи, обрубки рук сложили на груди, обнимая короткое копье. Левая, с отхваченным чапаном мизинцем — поверх. Пусть все видят, что ее сын перед смертью стал настоящим мужчиной. Закрепили все в металлической погребальной ванне, предназначенной для этой цели, и залили растопленным снегом со специальными настойками, придающими запах, который отгоняет чапанов и сиу — собирателей падали в степи. За ночь ванна промерзла насквозь, и наутро вынутый брус льда с телом охотника Свана можно было грузить на широкие сани с впряженными чапами угольно-черной масти.

Но пришлось задержаться на двое суток. Без передышки гудел стоголосый буран над степью, и трудно было отличить день от ночи. Сиэна просидела безмолвно над телом сына, закованным в последний его вечный лед, а когда буран утих, встала совсем седой. Анджелка сменила блестящее платье на черное глухое и старалась все время держаться рядом.

Кладбище Города-под-Горой располагалось в ущелье возле одного из отрогов. Пока расчищали площадку, снимали с саней и устанавливали глыбу льда со Сваном, Анджелка смотрела вверх, на крутой, теряющийся в рваных бегущих облаках бок Горы. Она вновь, в который раз поразилась, как неестественно выглядит Гора вблизи. Будто была она в незапамятные времена брошена со страшной силой на равнину, вспахала, исполинская, неохватная взглядом, снег до земли и землю до камня, вздыбила пласты, погрузилась в них шершавым черным телом, да так и застыла, обрастая затем ледниками, сглаживая неровности оползнями и снеговыми лавинами. А на самом деле — лишь затаилась, ожидая своего часа, и по тайному зову способна опять подняться и покинуть временное пристанище возле людей.

Анджелка зажмурилась, пытаясь представить, как оно будет, но у нее ничего не вышло. Это было бы ужасно. Если вдруг не станет Горы, то как укроются от ветров, от зимних ураганов люди? И что останется на ее месте — яма, такая же огромная, как сама Гора? Мы же туда провалимся — все, от Дальних Сел до последней фермы за Маленьким Городищем, которое далеко-далеко, у самого Долгого Края длинной, как степь, Горы… Ах, о чем она! Разве можно сейчас! Ведь Сван умер, погиб странно и ужасно. Маму Сиэну жалко еще больше, чем брата, хотя, конечно, это нехорошо. И не заплакать никак. Где эти слезы, когда не надо, они тут как тут. И смотри-ка, никто не плачет…

Провожающих набралось много. Пришли родственники — прямые, и вторых, и третьих колен. Пришли знакомые с Кузнечной и с Охотничьей. В самый разгар вчерашнего бурана, среди ночи, добрались двое дядьев, братьев мамы Сиэны, из самой Скайлы — непонятным образом весть докатилась уже и туда. Конечно, были мать, отец и вторая жена отца, мать близнецов Разрика и Озрика, родственники и друзья с их стороны.

— Туни! — услышала Анджелка маму Сиэну. — Подойди сюда.

С откинутым капюшоном, небольшого роста плотная Туния со Второго Подгорного скользнула среди обступивших, встала рядом. Туния, как ее помнила Анджелка, была очень смуглой. Сейчас ее лицо и открытая шея казались белее снега. Сиэна что-то шепнула, склонясь, и девушка медленно кивнула. Трехпалая рука женщины приобняла плечи Тунии. Поземка, сменившая буран, заметала Свана, одетого льдом. Недолго он пробудет холмиком под отвесной стеной Горы, уже завтра ветер сровняет и утрамбует снег, и Сван останется здесь, в череде укрытых белым пологом невидимых холмиков, — навсегда.

Застучало металлом о камень. Это над изголовьем Свана выбивалось его имя в черном ноздреватом теле Горы. Никто не произнес ни слова — говорить над мертвыми было не в обычае. Многие разошлись, отыскивая в ряду зарубок на стене родные могилы.

— Проведай и ты мать, Анджи, — сказала мама Сиэна, и Анджелка послушно отошла. Она знала, в какую сторону идти. Здесь где-то… «Парк, сын Уго, оружейник». «Атойя, дочь Асты». «Маленький Сим». «Веста…» Вот надпись. Анджелка, не в пример братьям, умеет читать и писать, и очень хорошо. Отец, и тот пишет хуже. И мама Сиэна. А молодая Дэна так и вовсе не умеет. «Этиль, дочь Эта, славная охотница». И знак, из которого видно, что покоящаяся здесь погибла в бою.

Анджелка осторожно вынула из-за пазухи чистую сложенную конвертом тряпицу. Развернула. Большой степной гребешок она сорвала и засушила еще летом, когда на редких проталинах появлялись их пурпурные соцветия. Все никак не могла собраться донести цветок сюда. От детства оставшаяся боязнь кладбища и всего, что с ним связано. Ждала случая, чтобы положить маме цветок. Кто же знал, что случай окажется таким? Немного таясь и оглядываясь на могилу Свана вдалеке, укрепила гребешок под надписью. Он ярко горел на снегу.

Вот удивительно, она подумала сейчас о себе — «осталось с детства». Выходит, детство кончилось. Выходит, так. Возле Свана остались стоять только Сиэна и Туния, которую женщина все обнимала за плечо. Анджелка застыла, остановив взгляд на ровном снегу под стеной, как будто можно было сквозь снег и лед различить черты лежащей там уже седьмой год матери. Некоторые разгребают окошечки в снегу, добираясь до ледяных блоков, чтобы посмотреть на лица, которые не трогает тление. Анджелка никогда так не делала. Тоже, наверное, из какого-то суеверного страха.

— Молодец, что не забываешь мать, Анджи, — шершавая ладонь Большого Карта провела по ее щеке. Анджелка потерлась и хотела ответить, но Большой К. уже повернулся к мужчинам, что подошли вместе с ним. Он продолжал начатый разговор.

— Да, Викас, охотники погибают часто, кто же с этим поспорит. Я скажу больше — охотники должны погибать, они созданы для этого. Потому я и не хотел, чтобы мои сыновья становились охотниками. Хотя бы старший… Но судьба распорядилась по-своему. И вот…

— К., мы сочувствуем твоему горю. Твое и Сиэны горе — это наше горе. Но мы пробивались через степь от Скайлы потому, что Мак, один из тех, кого ты посылал на поиски, пришел к нам и рассказывал странное.

— А, Мак Силач. Каменный дом, четверо детей — все девочки, пара верховых чап, оружие и сбруя с на бором из белого металла. Жены от него стонут — говорят, он с ними крут…

— Это его дело, как держать своих баб. Тебе твои вон совсем на голову сели. Отходил бы Сиэнку кнутовищем, хоть она и сестра мне.

— А ну-ка осади, Викас! Не тебе лезть. Чего сам-то холостой?

— Мужики, не о том речь. Большой К., мы шли, чтобы увидеть твоего мертвого сына. Мак говорил, это ни на что не похоже — что с ним произошло.

Анджелка почти не помнила их, дядю Викаса и дядю Нора. Она собралась уже отойти, чтобы не мешать старшим, но четвертый, очень высокий, перехватил ее и мягко поставил рядом с собой. Это был Ник Чагар. Он хранил молчание в беседе. Анджелка доверчиво встала с ним чуть поодаль отца и дядьев.

— Мы не хотим бередить тебе рану лишний раз, пойми, — продолжал дядя Нор. — Но мы действитель но хотели убедиться. Видишь ли, судя по тому, что говорил Мак… В общем, у нас тоже двое охотников по гибли примерно при таких обстоятельствах. То есть, я говорю, то, что от них осталось, было похоже.

— Если Мак не врет, — вставил Викас.

— Да, если Мак все правильно сказал. Не зверь и не лавина, а… непонятно что.

— Двое охотников осенью и буквально на прошлой неделе мать с дочерью. Понесло их среди ночи к брату на Хутора.

— Среди ночи? Так может — чапан?

— Карт, ты сам охотник. Разве чапан нападет без привады?

— Если голодный — нападет.

— Это был не чапан, — сказал дядя Викас, и Анджелке показалось, что он произнес это как-то странно.

— Мать и дочь, говоришь. Девочка маленькая?

— Взрослая, — сказал дядя Викас с тем же странным выражением и отвернулся.

— Там было так же, словно их опалило огнем, — сказал дядя Нор.

— Не знаю, — нахмурился отец. — Я описал вам все, как было. От мальчишек Раду вообще ничего не нашли. Даже обрывка тряпки.

— А что говорят дальше, — вдруг вмешался Ник Чагар, — в Меринде, в Хуторах, на дальних фермах? Там с таким не сталкивались?

— В том-то и дело, что поговаривают, будто и там… Но ты же знаешь фермеров, Чагар, из них слова клещами не вытянуть.

— Я не знаю фермеров. Я живу совсем в другой стороне.

— Тогда чего ты…

— Но слышать приходилось и мне. Это то, о чем я тебе говорил, Большой Карт, — повернулся Чагар к отцу.

— Не знаю, Ник, не знаю. Трудно все это понять, что ты говорил, но одно я знаю твердо: еще новой напасти нам только и не хватало.

— О чем вы?

— Да это так…

Анджелка оглянулась. Все покидали кладбище. Люди тянулись цепочкой к выходу из ущелья, куда уехали сани. Кажется, мама Сиэна села в них. Братья Анджелки, держащиеся плотной кучкой, спешили следом. Анджелка тоже не прочь была бы уйти, но ей очень интересен этот страшноватый разговор. После долгих расспросов Ника Чагара Анджелка отчетливо ощутила, что помимо простой и в общем-то ясной жизни, какую она знала прежде, рядом существует жизнь иная, неявная и не всякому известная. И она, Анджелка, в эту неявную и тревожную жизнь оказалась вовлечена. Случилось это с появлением, а потом уходом Роско.

«…Что же во мне такого особенного, Анджелка? Только то, что я прибыл с неба?»

«Даже если бы ты пришел из соседней деревни, в тебе и то было бы особенное, Роско. Ты не подумай, я сейчас правду говорю, не преувеличиваю. Понимаешь, я так просто чувствую про тебя».

«Самое удивительное, что и я про тебя, Анджелка, тоже»…

— Послушай, К., — дядя Викас обращался к отцу подчеркнуто неуважительно, — а что это за колдуна ты приветил в Городе? У нас только о нем и разговоров. Он вроде даже жил у тебя?

— Я смотрю, вы там в Скайле одни разговоры разговариваете. О том, о сем, соседям кости перемываете. Занялись бы своими делами. Снова вместо того, чтобы поставить стадо побольше на откорм, понадеялись на охоту. А если уйдут дикие под весну? У вас же по домам на десять дней запасов не наберется.

— Откуда ты знаешь? Откуда можешь знать?

— Да уж знаю, — хмуро буркнул отец. — Поменьше бы искали колдунов, побольше бы работали. Опять с протянутой рукой придете, так Город вам ничего не даст. Вас предупреждали в прошлом году.

— Большой Вол — еще не весь Город.

— Вол? Кто такой, я не знаю. О ком ты так сказал, Викас? Карт Анджел проговорил это очень смиренно и тихо, и Анджелка взглянула на него с неподдельной тревогой.

— Отец…

Но ее опередил Нил Чагар.

— Карт, Сиэна с сыновьями уже ушли. Думаю, поторопимся и мы. Смотри, Солнечная совсем замерзла.

— А, Анджи… — Отец словно впервые заметил ее тут. — Да, да, конечно.

— Так что передать Управнику Киннигетту?

— Управнику, говоришь… — Отец как будто не видел вызывающей позы Викаса, с руками поверх свисающего самострела. Анджелка понимала в оружии и видела, что самострел не охотничий, а боевой. И что он заряжен и взведен. — Передай Управнику, — отец нажал на слово, — Кинни, что К. из Города-под-Горой понимает его озабоченность. А также скажи Управнику, — всхрапнул, сплюнул, — Гетти, что К. и сам не перестает тревожиться не только о Городе, но и о Скайле, и о Меринде, и обо всех остальных даже в день похорон своего сына. Так и скажи. И поблагодари за соболезнования, которые ты мне, Викас, от Управника Самми так и не передал. И вот что, шурин, пошел-ка вон с глаз моих.

Сказав все это, Большой Карт Анджел спокойно повернулся и зашагал прямо по рыхлому снегу к набитой санями и людьми дороге. Анджелка старалась не отставать. Под стиснувшей рукой отца плечо ее немело, но постепенно хватка Большого К. распускалась. На санном пути, уже приглаженном поземкой, он совсем опомнился.

— Ох, Анджи, Анджи… Прости, детка.

— Ничего, отец.

— Ох, бедный наш Сван.

— Да.

— В мешке нашли обрубленные когти чапана. Нес на ожерелье тебе.

— Это, наверное, Туни.

— Я, пожалуй, попробую догнать маму. Ты проберешься одна?

— Конечно, отец, смотри, дорогу набили хорошо.

— Хорошо… Век бы этой дорогой не ходить. Ты молодец, не плакала.

— Я почему-то не могу. Прости.

— Нет, нет. Так и надо. Так я пойду вперед к маме. А где Ник?

— Они о чем-то говорят с дядей Нором. Иди, отец.

Анджелка медленно шла, спотыкаясь на разбитом множеством ног и копытами чап плотном снегу. То и дело подворачивались неровные куски, но по целине, если принять в сторону, идти было еще труднее — наст не держал. Процессия возвращающихся растянулась. Вход в ущелье уже был пройден, вперед и сквозь метель чернели вдалеке крайние дома и стены Города. Гора, как всегда, возвышалась справа. Сзади быстро догоняли.

«Ты уж как-нибудь объясни Большому Карту, Чагар. Насчет Викаса. Понимаешь, те две женщины, что погибли на прошлой неделе, это была жена Вика и ее мать. Он как раз женился в эту осень. Поэтому он сейчас такой. Понимаешь?» — «Понимаю. Объясню». — «В Городе, правда, жил какой-то то ли знахарь, то ли просто чужой бродяга? У нас, конечно, одни слухи, но…» — «Я его не застал». — «Что, уже смылся? Куда, неизвестно?»— «Вот-вот, смылся. А куда — кто ж его знает. Пришел, ушел… Нор, ну-ка расскажи мне поподробней о ваших случаях. Покойники все были как бы обожжены?» — «Обуглены. То, что оставалось…»

Анджелка проводила их спины взглядом. Ник Чагар, проходя, обернулся, кивнул ей — держись, мол, Солнечная. Она его так поняла. Да, Анджелке есть о чем вспомнить из их долгих бесед. И главное, Ник Чагар как будто и сам знал о Роско гораздо больше, чем Анджелка, а, расспрашивая ее, лишь проверял себя самого. И обещал говорить еще.

Нехорошо, нехорошо, что она совсем не думает о брате, о маме Сиэне даже! Но Анджелка ничего не может с собой поделать. И метели не чувствует, что режет ей левую щеку. А тучи вроде разогнало. Город рядом уже. Как ни медленно двигалась она, две маленькие фигурки впереди шли еще медленнее. Они часто останавливались, передыхая. Анджелка поравнялась.

— Бабушка! Я не видела тебя там.

— Солнечная… Мы подошли позже. Твоя старая бабушка уже не может быстро ходить. Ах, Анджи, Солнечная наша, какое горе Сиэне, какое горе Тиму с Ольгой, ведь близнецы были у них единственными сыновьями. А у меня есть кое-что тебе. Подай…

Черноглазая Доня, повинуясь жесту бабушки Ки-Ту, протянула расшитый особыми узорами мешок из тонко выделанной замши. В своем особом мешке Ки-Ту хранила целебные травы, снадобья и амулеты. Доня всегда носила его за ней, куда бы Ки-Ту ни направлялась. Хотя последнее время бабушка редко выходила из своего дома.

— Настают дурные времена, Солнечная. Возьми это, тебе пригодится.

Смешной остроухий зверек с симпатичной мордочкой был вырезан из цельного полупрозрачного камня желто-рыжего цвета. Анджелка не видала ни таких животных, ни таких камней.

— Какая красота. За что мне, бабушка?

— Она похожа на тебя, Солнечная. У тебя такие же глаза.

— Но кто это? И из чего?

— Не знаю. Этого зверя теперь нет. И камней таких нет. Видишь, какой он легкий? И учти, он горит, береги его от огня.

— Ох, бабушка…

— А вот еще. Я ведь давно хотела тебе подарить, но ты забываешь бабушку…

— Бабушка! — Анджелка смущенно приняла розовый флакон. Она слыхала о таких вещах. Щелочки глаз Ки-Ту довольно смеялись.

— Твой брат умер, Анджи, ну а ты думай о жизни. Это тебе подарок вперед. Эти капли сделают из любого мужчины податливый мягкий мех. Он превратится в глупого сосунка ульми и пойдет за тобой, куда ты велишь. А велишь — так пойдет и прочь. Не отказывайся и не красней, Солнечная. Женщины всегда брали такие вещи в помощники своим чарам. А у тебя чары сильны и будут еще сильнее. Но когда-нибудь, может случиться, их все же будет недостаточно. Сохрани это пока и не говори ничего.

— Спасибо, бабушка, — пробормотала Анджелка, пряча подарки в карман изнутри мехового плаща. Она покраснела и боялась встретиться взглядом с Доней. Та была невозмутима.

— Ай, Солнечная, — вновь запричитала Ки-Ту, — какие идут времена… Я вижу много, много смертей…

Все-таки бабушку Ки-Ту иногда бывало нелегко понять. Сделалось совсем-совсем светло и даже ярко. Снег вдруг заблестел, заискрился, а поземка над ним порозовела.

— Солнце, смотрите, солнце!

Анджелка вскинула голову вверх, куда указывала, позабыв, что держит мешок, Доня. Тучи были уже не серые, а прозрачные, только чуть голубоватые, и в прорехах меж ними светилась небывалая синева, какой Анджелке еще не приходилось видеть. И яркая, колющая глаза точка горела в этой синеве.

«Солнце? Оно такое?» — Анджелка зажмурилась.

На точку невозможно было смотреть. От людей, от неровностей наметенных сугробов, от городских крыш и стен на близком краю пролегли, упали тени. Воздух с летящими кристаллами снега и льда вдруг стал таким, что хоть глотай его, как свежую воду. Теплое прикосновение солнечных лучей — мягкая ласковая ладонь по щеке.

А Анджелка вдруг отчего-то безудержно, навзрыд и на крик, разразилась слезами. Наверное, наконец прорвались.