"Рудольф Ольшевский. Поговорим за Одессу (рассказы)" - читать интересную книгу автора

кроме них никого больше в этом государстве не было! Вся Одесса уместилась на
Потемкинской лестнице и на колоннаде возле воронцовского дворца. Играли
духовые оркестры, развевались красные флаги и цвела акация. Сводный хор
грузчиков порта пел "Интернационал". Он, правда, в их исполнении смахивал на
"Шумел камыш", но разве они виноваты, что ритм революционной песни его автор
позаимствовал у русской народной, сопровождающей застолье: "Вставай
проклятьем заклейменный, а ночка темная была".
Детей передавали с рук на руки от самого порта прямо к бронзовому Дюку
де Ришелье. Под ним змеилась бесконечная очередь, желающих попасть в список
будущих родителей этих чернявых ребятишек.
- Кто крайний? Детей хватит?
- Спрашиваете. Вы же видите, их целый пароход.
А товарищ Хосе в Одессе не засиделся. Он укомплектовал команду, запасся
топливом, водой, провиантом и отправился за новой партией сирот.
После второго рейса капитан женился на своей буфетчице одесситке Мусе.
Она жила на Малой Арнаутской, и окна ее квартиры смотрели прямо на Привоз.
Не спускаясь на улицу, с балкона она могла узнать, почем сегодня связка
бычков.
Свадьба не уместилась на пароходике. На палубе стоял только стол для
родственников невесты и начальства пароходства. Основное же веселье гудело
на причале. Пели "Шумел камыш", только он сегодня был вперемешку с
"Интернационалом". "Шумел камыш, деревья гнулись. Весь мир голодных и
рабов". Каждые пять минут кто-нибудь из матросов, грузчиков или торговцев
рыбой на базаре поднимался по трапу, чтобы выразить свое уважение испанскому
капитану и его Мусичке, а также сообщить, что там, на причале фаршированная
рыба кошмарно переперчена, и поэтому товарищ Хосе должен срочно поцеловать
невесту. Короче, "Горько!" Испанец никак не мог понять, какая связь между
фаршированной рыбой и поцелуем. Однако с удовольствием подчинялся требованию
гостей. А они хмелели, поднимали новые тосты, в которых соглашались, что
"лучше, упаси господи, умереть стоя, чем жить, не дай бог, на коленях. И
вообще, да здравствует наша Муся и ваша Долорес, простите за выражение,
Ибаррури!"
- Будь здоров и не кашляй, капитан! - Кричали они, держа правую руку,
сжатой в кулак, у виска.
Милые, добрые, веселые одесситы! Какие вы смелые на свадьбе этого
мужественного человека. Сейчас вы готовы рискуя, действительно, не про вас
будет сказано, жизнью, вместе с ним везти детей из фашистской Испании. Где
вы будете, когда этого человека придут арестовывать в мае будущего года? Вы
же знаете, кто это с дворником поднимается по лестнице. Так включите
одновременно все вместе свет, вы же соседи. Высуньтесь в пижамах из окон и
разом крикните: "Но пасаран!"
- Ша, ша, ша. Это же НКВД. Ваши хохмы там не проходят. И вообще, за
кого сейчас можно поручиться? Вы уверены, что ваш папаша не английский
шпион? Не германский диверсант? Поздравляю ваших родителей - у них
преданные дети.
Через двадцать страшных лет перед ним извинятся.
- Мы извиняемся. Сами понимаете, такое было время. Вас оклеветали.
Между прочим, ваши же. Возвращайтесь на свой пароход. Вы снова капитан,
товарищ Хосе. Еще раз простите. Но вы видите, они - не прошли. Извините
третий раз за двадцать лет каторги.