"Алексей Олейников. Ночное Солнце" - читать интересную книгу автора

Алексей Олейников


Ночное Солнце


Дверь у Фанеры была монументальная. Монстр, а не дверь. Если б такие
двери во Вторую Мировую были, хрен бы немцы дальше Бреста прорвались.
Потыркались, потыркались и отвалили б от греха подальше. Какой-нибудь
туманный Альбион завоевывать. Через Ла-Манш легче перепрыгнуть, чем такую
дверь сломать.
Впрочем, это не персональная фанерная дверь, а общеподьездная, с
встроенным домофоном.
Но все равно, железяка крутая.
Здоровенный, три на два метра, щит листовой стали, коему место скорее
на палубе броненосца Князь Потемкин - Таврический , нежели у мирного
московского подъезда, что в доме 48 по улице академика Кирюхина.
А в щит вделана дверца, тоже немаленькая. И панелька с
цельнометаллическими кнопочками.
Домофон - это звучит гордо. Почти как домовой.
Мой домофон меня бережет. Н-да.
И все это буйство металлургии (Кто сказал, что наша тяжелая
промышленность в упадке? Плюньте тому в глаза. Вот он, яркий пример)
выкрашено матово-черной краской. Для пущего эффекту, надо полагать.
И поверх всего - последний, добивающий штрих.
Дрожащей, видимо, от избытка чувств, рукой с мелом начертано кривыми
английскими рунами:
Продиджи Символично, ничего не скажешь. Впечатляет.
Оставь одежду, всяк сюда входящий Подхожу ближе, не глядя, тыркаю в
вандалоустойчивую кованую кнопу с надписью сброс . Затем набираю номер
Фанерной квартиры 117 и долго-долго жму побелевшим от натуги и неимоверной
ответственности большим пальцем кнопку вызов . Попутно гнусно ухмыляясь,
потому как вспомнил, какая именно статья старого УК имела номер
Володькиной квартиры.
Володька-это Фанера.
Но по имени его зовут, по-моему, только дома и на работе.
А все знакомые и полузнакомые.
Фанера .
Отчего и когда к нему приклеилось это несуразное прозвище, никто,
включая самого Фанеру, не знал.
Но оно ему шло, и сам Фанера кликухой гордился.
Потому как ярко и образно. И с оттенком уважения:
Вон, Фанера пошел Хороший человек. И мой друг.
Только не в данный отрезок вечности!
Палец неумолимо затекал, впереди маячила радужная перспектива
омертвения тканей, гангренозное воспаление и неизбежная ампутация, по
крайней мере, верхней фаланги, домофон исходил пронзительным визгом
мелкого беса, коему экзорцизмом прищемили хвост, а мой заклятый друже
отнюдь не торопился к надрывающемуся аппарату.
Наконец в динамике что-то хряпнуло и сонный голос недовольно