Рэй Олдридж Синяя кожа

Марголо перебрался на Дилвермун, потому что Корпус Сеятелей нанял его для переговоров с чужими расами. Я очутилась там же, потому что у Марголо был на меня контракт. Я носила в себе добрую сотню сросшихся переломов, но при этом все еще была прекрасна.

Любимым имуществом номер два у Марголо была Гим, псевдоженщина. Когда Марголо уставал причинять мне боль, Гим подогревала его энтузиазм. Проектор Гим находился в центре нашей жилой камеры, чтобы она могла наблюдать за всем, что мы делаем. Я не убирала его, даже когда Марголо уходил, потому что никогда не знала, скоро ли он вернется. Иногда поручение задерживало его в Экзо-Биосе на несколько недель, и я успевала залечить раны. Но чаще он исчезал всего лишь на сутки - другие.

Маленькую платиновую коробочку, где помещалась схема Гим, Марголо всегда забирал с собой. Когда он исчезал надолго, я пыталась угадать, какие еще развлечения они с Гим сейчас замышляют, и от кошмарных фантазий у меня начинала болеть голова. Это порядком портило недолгую радость отдыха от них обоих.

У моей двери объявился офицер Корпуса Сеятелей, одетый в роскошную белую форму, с запертым на замок чемоданчиком в руке. Взгляд его, устремленный в глазок сторожевой камеры, был серьезен и важен.

— Да? — говоря это, я отключила видео, хотя Марголо не было уже три недели и синяки успели сойти.

— Я хотел бы видеть Делаф, договорную сожительницу Марголо Тейча.

По коридорам бродят твари и похуже, чем Марголо, так что я заставила его положить чемоданчик и показать мне документы и клеймо. Потом я его впустила.

Он сообщил, что его зовут Легба и что Марголо мертв.

Я сидела, боясь вздохнуть, с дурацкой улыбкой на лице.

— Как это произошло? — спросила я.

— Инцидент с линеанской культурной делегацией. Вы знаете линеанцев? Раса бесхвостых амфибий, очень похожих на жирных синих лягушек. Весьма умны, но вспыльчивы. Насколько я понимаю, он умер быстро и безболезненно, — Легба протянул мне чемоданчик, и я взяла. — Это ваше.

Я его почти не слышала, изо всех сил стараясь скрыть бурный восторг.

Легба переступил с ноги на ногу, и ряд эмоций, быстро сменяющих друг друга, пробежал по его лицу: раздражение, отвращение, решимость. Наконец он прочистил горло.

— Какое обеспечение, по его словам, он для вас предусмотрел? — спросил офицер. — На случай его смерти или исчезновения?

— Это оговорено в контракте, — ответила я, хотя уже поняла, что что-то нечисто.

— Могу я взглянуть на ваш экземпляр контракта?

Я молча протянула ему запястье и Легба защелкнул на нем браслет-индикатор. У самого Легбы на предплечье имелся крошечный экран с сенсорной клавиатурой, и потребовалось всего мгновение, чтобы сравнить мой экземпляр с тем, который Марголо зарегистрировал в Корпусе Сеятелей.

Потом Легба показал мне, каким образом Марголо надул меня со всем: с комнаткой, с выплатами на одежду и еду, с налогами на воздух и воду, с лечебной системой. Со всем, что он мне беспрерывно сулил этими ночами, полными боли. «Долго я не протяну, Делаф, — говорил он. — Рано или поздно я плюну, когда должен был свистнуть, и какая-нибудь тварь откусит мне голову. Торговаться с инородцами — дело опасное. Обожди немножко, и ты получишь все». Часто в такие моменты я не могла говорить, но тогда я кивала.

«Знаю, Делаф, тебе не нравится то, что мы делаем, — шептал он. — Так и должно быть, иначе ты была бы мне ни к чему».

— Скажите, — произнес Легба, уже стоя за дверью. — Что заставило вас продать контракт такому человеку, как Марголо?

Меня удивило, что ему это интересно.

— Марголо нашел меня в одном из Жилых Ковчегов. Бывал когда-нибудь на Ковчегах, Легба? Мне пришлось продраться сквозь толпу из сотни девчонок, чтобы предложить ему свой контракт. Я скорее отправлюсь в общественный эвтаназий, чем вернусь на Ковчег.

После того как он ушел, я осмотрела содержимое чемоданчика. Я извлекла оттуда сверток из мягкой черной кожи, в котором Марголо хранил свою коллекцию старинных зубоврачебных инструментов. Под ним лежала дохлая инфопластинка с прожженной в центре большой дырой, слегка испачканная в крови Марголо. На самом дне обнаружилась платиновая коробочка с Гим.

Я платила по счетам на ежедневной основе, неделю за неделей, пока почти не исчерпала кредит, и все пыталась придумать какой-нибудь способ сохранить свободу. Я продала все, кроме инструментов Марголо и Гим, хоть и не могла понять, зачем я ее храню. В конце концов я снесла ее к брокеру, который предложил за нее средств меньше, чем на три недели.

— Да я ее лучше расколочу, все проку больше, — сказала я, а брокер пожал плечами. Я вернулась вместе с Гим в пустую каморку.

Единственное, что у меня было ценного — мой контракт. Я уже просматривала предложения в инфопотоке, когда снова заявился Легба.

На этот раз вид у него был менее угрюмый. Когда я его впустила, он держал в руках черную плитку величиной и формой в точности с футляр псевдоличности. Никаких знаков или отметин на ней не было, если не считать синего квадрата посреди крышки.

— Хорошие новости, — сообщил он сердечным тоном. — Вам по недосмотру возвратили не все имущество вашего покойного владельца. Высокие Власти приносят свои извинения и хотели бы предложить компенсацию, — тут он понизил голос. — Мы предлагаем вам быть нашей гостьей в жилых помещениях Корпуса Сеятелей.

Легба просиял и положил черный предмет мне на колени.

— Что это?

— Ваш покойный владелец.

Легба все мне объяснил; с его гладкого лица при этом не сходил энтузиазм. Линеанцы сняли с Марголо слепок личности, на тот случай, если их действия окажутся вдруг ошибочными. Этот слепок они отдали представителю Корпуса Сеятелей, пришедшему к ним на переговоры после инцидента.

— Посмотрите сюда, — сказал Легба, беря в руки черную пластинку и переворачивая ее. — Они проанализировали конструкцию псевдоженщины вашего покойного владельца. Ее зовут Гим, не так ли? Изготовленный ими интерфейс, как видите, вполне совместим с нашей аппаратурой. Смышленые лягушенции!

Он замолчал и оглядел комнатку.

— У вас нет проектора? Корпус Сеятелей предоставит его на то время, пока вы будете пользоваться гостеприимством Корпуса.

Легба встал, чтобы откланяться.

— Отличная работа, — он вернул черную пластину мне на колени. — Корпус Сеятелей заплатил бы немалые деньги, чтобы узнать, как им это удалось. Смотрите, — он указал на синий квадратик. — В момент смерти ваш бывший владелец носил синюю кожную окраску, это была попытка «имитационной дипломатии». Линеанцы не поняли и этого: они решили, что цвет может иметь какое-то религиозное значение, и сохранили его.

В глазах Легбы блеснул неподдельный восторг.

— Вот, потрогайте, — сказал он, беря меня за руку и прижимая мои пальцы к синему пятну. Оно было теплым и мягким, и мгновение спустя я сообразила, что это кожа. Потом мне стало казаться, что кожа от моего прикосновения ежится.

— Да, — подтвердил Легба. — Это его кожа. И вот что самое ловкое. В этот клочочек втиснуты все нервные окончания, которые были в его изначальном теле.

Только представьте себе, Делаф, какие возможности это открывает. Нам бы очень хотелось знать, каким образом они это сделали. Марголо утверждает, что ему ничего не известно о самом процессе, — Легба бросил на меня многозначительный взгляд. — Но из намеков, оброненных линеанцами, мы знаем, что он лжет.

Легба дружески положил руку мне на плечо.

— Вы ведь дадите нам знать, если он скажет что-то на этот счет? Вознаграждение не замедлит, и существенное вознаграждение!

Обещанный Легбой проектор прибыл почти тотчас же, но поначалу я не стала им пользоваться.

Марголо лежал и пылился кожей вниз на мягком покрытии пола, в том же месте, куда я его уронила. Бродя по каморке, я обходила его подальше. Я не могла толком решить, что чувствую. Иногда я приходила в ужас, мне хотелось затолкать эту штуковину в самый темный угол и завалить чем-нибудь, чтобы никогда не видеть его и не знать искушения. Но случалось и так, что мне хотелось вставить его в проектор и помучить тем, что он мертв, а я выжила.

Но я так этого и не сделала. Несколько ночей спустя я сходила в эйфорий и нашла там мужчину. Стоило привести его в каморку, как я поняла, что сделала ошибку. Потом я лежала без движения на кровати, а он шарил по комнате, заглядывая в шкафчики, откидывая крышки ящиков. Наткнувшись на футляр с Гим, он с радостным возгласом схватил его.

— Это что?

Когда я не ответила, он ударил меня, хоть и не настолько сильно, чтобы порвать кожу. Подойдя к проектору, он сунул Гим в считыватель. Та обрела зримый облик в поле проектора, нагая, сидящая скрестив ноги, с рассыпавшимися бледными волосами, струящимися по смуглому, жилистому телу. Все в ней было острым: острая хищная мордочка, колени и локти — словно костяные ледорубы, крошечные острые груди, заостренные ногти. Наклонившись вперед, Гим впилась в меня взглядом.

— Где Марголо? — спросила она своим резким, высоким голосом.

— Умер, — ответила я и в первый раз за ночь испытала теплое, почти сексуальное удовольствие.

Мужчина заменил футляр с Гим на Марголо. Марголо восстал из проектора, словно демон, весь синий и со следами пыток на псевдотеле. Волосы у него были всклокоченные, а глаза бешеные.

Эта парочка моментально сдружилась.

В конце концов, уже почти утром, этот человек ушел. Я заперла дверь и повернулась к Марголо. Тот улыбался, сияя в поле проектора.

— Мразь, — небрежно произнес он.

Я потянулась вынуть его футляр из считывателя, и Марголо заговорил быстрее.

— Подожди. Знаешь, почему я дома, а не в Корпусе? Наверняка ты об этом думала, ты ведь не дура.

Я отняла руку от устройства.

— Почему?

— Потому что я их просил не отправлять меня сюда. Они меня немного порезали, но без всякой утонченности — едва не убили. И уж тут бы мне не возродиться. «Не отдавайте меня Делаф», — вопил я. «О нет, только не это. Она страшно мне отомстит», — скулил я. «Отвечай, — заявили они, — иначе мы отдадим тебя ей». Я ничего им не сказал, они прислали меня сюда и теперь мы организуем новую жизнь, верно?

Смерть не прибавила ему ума. Глядя на меня, он по-прежнему видел перед собой жертву. Я поняла это с почти мелодраматической внезапностью и уверенностью.

— Наш контракт разорван, — сказала я и выдернула футляр Марголо из проектора, пока он не вздумал свалять еще большего дурака и не выболтал что-нибудь еще. Мне понадобилось три дня, чтобы обнаружить камеру-булавку Корпуса Сеятелей, спрятанную в глубокой бороздке на краю дверцы посудного шкафа. Она выглядела просто как алая искорка — крошечная рубиновая полусфера, сидящая на миниатюрном черном колпачке.

На следующее утро я отправилась в ротонду, где вели свои дела брокеры по контрактам. Три часа ушло на то, чтобы подыскать достаточно хорошую цену. Я продала права на себя брокеру, представлявшему антрепренера, работающего в жанре «пали-кромсай». Мне предоставлялось шестьдесят дней, чтобы потратить аванс, прежде чем приступить к новому занятию.

Брокер сидел за подковообразным столом — высокий, худой пожилой человек, замечательно одетый на старинный манер. Его узкое старое лицо было прозрачным, я почти различала сквозь него череп. Глаза заменены протезами — сплошь блестящий металл от одного уголка до другого.

— Вы уверены, что понимаете условия найма, дорогуша? Возможно, вам придется выступать не реже чем раз в месяц на протяжении трех лет или до тех пор, пока не износитесь. Кроме того, если в какой-то момент восстановление организма окажется невозможным, фирма за это не отвечает. Вы твердо решились? Надомный контракт, может быть, не столь хорошо оплачивается, но работа может прийтись вам более по душе, — все это он произнес одышливым монотонным голосом, а потом протянул мне кредитный кабель.

Я перевела аванс себе в запястье.

— О, я понимаю. — Мне было наплевать. Через шестьдесят дней я так или иначе окажусь необратимо мертва, или же буду в состоянии уплатить неустойку и выкупить свой контракт обратно.

Затем я направилась в Воющий Квартал, где в своих укрепленных коридорах обитали чиплеггеры и куда не отваживались соваться Сеятели. Фиггатой, как и большинство чиплеггеров, был сильно киборгизирован. Одну руку сплошь покрывал черный мономолекуляр с красными самоцветами, вставленными кружком повыше запястья. Половина лица была из синей хирургической пластмассы. Оба глаза заменены светоумножителями и я смутно различила за темными линзами какие-то движущиеся механизмы.

Чиплеггер сидел за верстаком, заваленным зондами и анализаторами. Он выжидающе посмотрел на меня.

— Ну?

Я рассказала о камере, и он кивнул.

— Мелко плаваешь, — заметил он. После чего показал мне крошечный механизм. — Видишь, вот то, что тебе нужно. Прилепишь это на шкаф рядом с «жучком», ясно?

Несколько дней оно будет впитывать твою жизнь, и когда накопит достаточно невинных картинок, начнет их синтезировать — резать и склеивать, ну, понятно. Потом цепляешь его на «жучка», и оно будет скармливать наблюдателям ложное изображение, а ты тем временем — делать все что хочешь.

Это устройство обошлось мне в половину аванса. На обратном пути я купила несколько вколок «Черного шелка» на случай, если Корпус Сеятелей следит за мной и заинтересуется, что мне понадобилось в Воющем Квартале. Может, Сеятели поверят, что я собираюсь одурманиться.

Вернувшись в каморку, я прижала устройство к двери шкафчика над «жучком» и несколько дней после этого вела скучнейшее существование. Готовила; ела; сидела перед проектором, мрачно в него уставившись. Однажды утром я бросила взгляд на шкафчик и увидела янтарный огонек — сигнал готовности. Я подошла к шкафчику за стаканом и изловчилась пересадить устройство прямо на «жучок».

Какое-то время я не делала ничего — только наслаждалась приятным чувством, что за мной больше не наблюдают. Потом вставила футляр с Марголо в проектор. Марголо вернулся к жизни в порядочном раздражении. Раны его подзатянулись, но теперь он был скорее сердит, чем возбужден.

— Сука, — сказал он. — Никогда больше не делай этого.

— Чего не делать, Марголо?

— Ты знаешь, о чем я говорю. Не вынимай меня из проектора, пока я не велю.

Я засмеялась.

— А еще чего хочешь?

Его лицо потемнело.

— Я знаю нечто такое, что хочет узнать Корпус Сеятелей. Помоги мне найти кого-нибудь, кто защитит меня и купит то, что мне известно, и я сделаю тебя богатой.

— Вот как, и что же это за столь ценная тайна?

Лицо Марголо сделалось упрямым.

— Не скажу. Тебе незачем знать.

На этот раз я смеялась долго, и он принялся на меня орать, весь побагровев, так что пришлось в конце концов убавить ему звук.

— Ты и правда считаешь, что я настолько глупа, чтобы второй раз поверить тебе, Марголо? Нет, придется тебе просто рассказать мне все, что знаешь, а уж судить о ценности этого буду я.

Марголо выпучил глаза и завопил, хотя его вопли были не громче шепота. Выходило забавно.

Я прошла к ящику, куда сунула сверток с острыми штучками и выбрала зубоврачебный крючок. Затем склонилась над проектором, куда был вставлен футляр, синим кожаным пятном вверх.

— Помнишь, — спросила я, — ты мне рассказывал, будто боль обнажает базовую морфологию сознания? И что боль истончает нас до самой нашей сути? Вроде бы именно так ты выразился?

И приступила к делу. Я экспериментировала, пока не нашла на синем пятне точку, прикосновение крючка к которой посылало иглы боли Марголо в глаза. Немного спустя пришлось еще раз убавить звук: его вопли перестали забавлять меня. Прошло не так много времени, прежде чем он сломался и выболтал все свои тайны на записывающее устройство — все детали изобретенного линеанцами процесса, позволяющего соединять псевдоличность с живой плотью, того самого процесса, который сделал меня столь богатой.

Остаток аванса я заплатила вольнонаемной охранительнице. Она ожидала в моей каморке вместе со мной появления убийцы из Корпуса Сеятелей, а потом прикончила его. Она компетентно защищала меня, пока я вела переговоры о передаче прав на линеанский процесс, так что в конце концов я выкупила ее контракт. Она и сейчас со мной, спустя столько лет.

Большую часть времени я провожу сейчас на Зеленом, этой идеальной планете. Марголо хранится на верхней полке в застекленном шкафу, среди других курьезов. Круглый год падают на его кожу наклонные лучи послеполуденного света.

За двадцать лет я ни разу не коснулась его плоти, но изредка достаю его и вставляю в проектор. Он молит хоть о каком-нибудь ощущении, хотя бы боли, но я не отвечаю ему; просто сижу и вспоминаю.