"Генри лайон Олди. Жертвы" - читать интересную книгу автора

упал на колени подле ложа, срывая и отшвыривая в сторону льняной хитон,
ткнувшись лицом в жаркую вседозволенность и не успев удивиться тому, что
постель оказалась смятой и разбросанной, как если бы в ней приносились
обильные жертвы Киприде Черной, владычице плотских утех, или если бы
Алкмену всю ночь мучили кошмары.
Он не думал и не удивлялся.
Он был неловок и жаден, и непривычно тороплив.
Он - был.


...Когда способность рассуждать вернулась к нему, он устало откинулся
на подушки, разбросав мощные бугристые руки в шрамах и бездумно глядя в
потолок.
Что-то мешало расслабиться.
Не так представлял он себе миг возвращения. Слишком обыденно все
вышло, слишком быстро и пресно, и неудовлетворенность занозой сидела в
мозгу, мешая успокоиться и сказать самому себе: "Ну, вот я и дома!"
Тяжелая ладонь Амфитриона, покрытая мозолями от копья и рукояти меча,
машинально легла на грудь так и не проснувшейся окончательно жены.
Грудь была влажной и горячей.
- Хвала небу, - сонно пробормотала Алкмена, слегка выгибаясь под
прикосновением. - А говорил - рана, мол, копьем сунули по-глупому... вот и
не выходит, как раньше. Вышло, наконец... Как раньше. Врал, небось, про
рану? Пленницы измучили, да?
Сперва он не понял.
- Какая рана? - спросил он, приподнимая голову.
Алкмена не ответила. Она дышала ровно и глубоко, и спутанная грива ее
черных волос слабо поблескивала в полумраке опочивальни.
- Какая рана-то? - раздраженно переспросил Амфитрион, холодея от
странного предчувствия, что сейчас в его судьбе что-то рвется, только
никто этого не знает, и изменить уже ничего нельзя.
- Твоя рана, какая еще, - не открывая глаз, ответила Алкмена с еле
заметной хрипотцой в голосе, так волновавшей его раньше. - Ты ведь чуть ли
не с полуночи маешься... раз пять начинал, и так, и эдак - а потом зубами
скрежещешь и бегаешь туда-сюда! Ну, спи, спи, тебе отдыхать надо... не
ходи ты никуда больше, милый, давай поживем, как люди... я тебе сына
рожу... двоих... и дочку...
Он дождался, пока Алкмена уснет совсем, потом поднялся и вышел во
двор в одной набедренной повязке.
Небо было серым и блеклым.
Амфитрион Персеид смотрел в небо, и лишь враги, убитые им во многих
сражениях, могли бы подтвердить: да, именно такими глазами он смотрел на
нас, нанося последний удар. Не зря шептались люди, что у Персея
Горгоноубийцы и всего его потомства во взгляде осталось нечто от взгляда
Медузы, превращавшей живое в паросский мрамор.
- Кто бы ты ни был, - глухо прорычал Амфитрион, и на шее его вздулись
лиловые вены, - кто бы ты ни был - будь проклят! Слышишь? Проклят!
Потом он упал на колени, как падал перед ложем жены, и ткнулся лбом в
песок двора, остывший за ночь.
Испуганная рабыня выглянула из дома, беззвучно ойкнула и спряталась