"Генри Лайон Олди. Восстань, Лазарь" - читать интересную книгу автора

Долгое время ничего не происходило. Затем в дверном глазке мелькнул
свет, и глазок тут же вновь потемнел. Очкарик чувствовал, что за ним
наблюдают, и стоял спокойно.
- Вам кого?
- Я к Степану Поликарповичу.
- Фамилия! Фамилия как?!
- Моя?
- Нет, Степана Поликарповича!
Было неясно: издевается хозяин, или говорит всерьез.
- Моя фамилия Остимский. Лазарь Петрович Остимский. Но это вам, скорее
всего, ни о чем не скажет. А фамилия Степана Поликарповича - Ватрушев.
- Откуда? Откуда знаете?!
- Меня направил к вам мой друг. Артюхов, Глеб Артюхов.
- Отчество?
- Чье? Глеба?
- Ага! - торжествующе взвыли из квартиры. - Не помните! И врете вы все:
кто да как...
- Тьфу ты, из головы вылетело! Мы с Глебом друзья детства, по отчеству
редко... О, вспомнил! Игоревич.
В квартире долго сопели, булькали, потом защелкали замки.
Замков было много. Не меньше пяти.
Наконец дверь приоткрылась. Слегка, но вполне достаточно, чтобы понять:
рассохшееся дерево, выкрашенное пузырчатым суриком - чистой воды бутафория.
Тут в случае чего плечом не пробьешься. Над стальной цепочкой из сумрака
проступило востроносое личико. Цепкие глазки обшарили лестничную площадку.
- Чего стоите? Заходите скорее! - металлической змеей зашелестела,
опадая, цепочка.
- Знаете, сколько всяких прохиндейцев кругом шляется? А потом ценные
вещи пропадают, гортензии сохнут... На какой щеке у Глеба Игоревича родинка?
- Нет у Глеба никакой родинки. В смысле, на щеке. На шее есть, у
кадыка.
- Чудненько, чудненько! Душевно рад знакомству.
Узкая ладонь ростовщика оказалась подозрительно твердой.
- Прошу в комнату. Чаю? Кофе? Коньячку?
- Кофе. У меня принцип: вести деловые переговоры на трезвую голову. Вот
позже, когда мы договоримся...
- Если договоримся, Лазарь Петрович. А принцип ваш мудрый, одобряю...
Квартира Ватрушева напоминала лабиринт. Не представлялось возможным
определить, сколько здесь комнат и коридоров. Все пространство занимали
шкафы, шкафчики, шифоньеры, полки и полочки, комоды и этажерки. Под потолком
тянулись пыльные антресоли. "Всякая фигня", пользуясь определением бутуза,
водилась тут в изобилии. Старые велосипеды, настольные лампы, наборы гаечных
ключей, штабеля граммофонных пластинок, типографский резак, фарфоровые
безделушки, телефонные аппараты в черных эбонитовых корпусах, пишущие
машинки, радиолы, гусли с порванными струнами, портсигары с вензелями,
бронзовые канделябры для роялей, напольные часы с гирями и маятником...
И всюду, на полках, шкафах и подоконниках - горшки с цветами, кактусами
и прочими фикусами. Возможно, редкими и экзотическими: очкарик был не силен
в ботанике. В воздухе, приятно радуя после миазмов подъезда, витал аромат
тропиков.