"Булат Шалвович Окуджава. Утро красит нежным светом...(Военный рассказ) " - читать интересную книгу автора

- Он на заводе... - крикнула она, оглядываясь на соседей.
- Слушай, Офелия, - сказал старик, - бери...
Одной повесткой стало меньше.
Вот так мы ходили по дворам. Месяц, два. Каждый раз мы спрашивали
капитана Кочарова:
- Когда же нас-то?
- Вызовем, вызовем, - говорил он резко, - Идите. Все. Надоели...
На улицах появились первые раненые из госпиталей. [118]
Они выбирались погулять, одетые в одинаковые халаты, бритоголовые,
перекрещенные бинтами. Бродили по проспекту Руставели, сидели в скверах на
лавочках. Мы им завидовали. Патрули их пока не трогали.
Город наполнялся войсками. Помятые грузовики, заляпанные грязью орудия,
рваные, мятые гимнастерки на солдатах, офицеры, похожие на солдат. Поползли
слухи, что фронт прорван, что в Крыму или где-то в том районе нам пришлось
спешно отступать, что было окружение, что многие остались "там". А мы
разносили повестки, будь они неладны! И наша отчаянная храбрость, и
ненависть к врагу, и героизм, который распирал нас, и все наши удивительные
достоинства (мои и Юркины) - все это засыхало на корню.
В один из этих дней появился в нашем доме дядя Борис, младший брат тети
Сильвии. От него долго не было известий, и вдруг явился. Он служил водителем
грузовика. Я застал его дома, когда он мылся над тазом. На полу валялась его
замызганная гимнастерка. В доме пахло потом, бензином, чем-то горелым,
невыносимым и восхитительным.
- Что же вы, - сказал я Борису, - взяли и драпанули?
Он ничего не ответил, только отфыркивался.
- Уж, наверное, можно там было где-нибудь зацепиться, что ли, -
продолжал я строго. - Испугались, что ли.
- Заткнись, - сказал он, - будь человеком...
И ушел в другую комнату. И там он сбросил с себя оставшееся на нем
военное, вытащил из шкафа свой единственный гражданский костюмчик, оделся и
пошел из дому. В окно я видел, как он шел по Грибоедовской - медленно,
вальяжно, по-тбилисски... Наверное, он надеялся за несколько часов передышки
отыскать кого-нибудь из старых своих знакомых шоферов, кто, может быть, еще
был в Тбилиси и кто, может быть, уже не надеялся снова увидеть его живым.
Не успел он пройти и двадцати шагов, как я с лихорадочной поспешностью
напялил на себя его гимнастерку, галифе, сапоги, пилотку и, распространяя
благоухание окопов, выскочил на Грибоедовскую и двинулся к Юрке Папинянцу.
Просто так идти не хотелось - я ударил строевым. [119] шагом и так строевым
прошел до самых Сололак, козыряя военным и счастливо избежав патрулей...
- Что же делать? - сказал я Юрке. - Когда же мы? Города сдают, земля
горит...
- Ничего, - сказал он философски, - все будет.
...Бедный капитан Кочаров! Мы все-таки дожали его в один прекрасный
день.
- Ладно, - сказал он, еле сдерживаясь, - черт с вами! Завтра придете с
кружкой-ложкой. В 9.00.
- А повестки? - спросили мы.
- Бюрократы! - закричал он. - Какие повестки, когда я вам самим
говорю! -
Но, увидев наши лица, швырнул розовые листки, отошел к окну и прохрипел