"Фрэнк О'Коннор. Единственное дитя (Из автобиографических книг) " - читать интересную книгу автора

знал, что это единственный путь выбраться из того положения, в котором я
находился. Все кругом это подтверждали. Без образования, говорили соседи,
не ступить и шагу. Отсутствием образования они объясняли свои неудавшиеся
жизни. И говорилось о нем так, как говорил отец о ценных деталях, всяких
гайках, шурупах и болтах, хранившихся у нас на шкафу, - когданибудь они
непременно очень и очень пригодятся.
Главная проблема состояла в том, чтобы сделать первый шаг. Получить
образование или даже - на той социальной ступени, на которой мы
находились, - понять, что оно такое, было, по-видимому, чрезвычайно трудно.
В верхнем р;онце улицы жила некая миссис Бастид, чей старший сын
считался самым способным во всей Ирландии мальчиком, и я с завистью
смотрел на него, когда он шел в школу и из школы при Северном монастыре.
Но ведь миссис Бастид была горничной на пассажирском пароходе, а, как
известно, "на пароходах все они кучу денег загребают". Я знал, что у
человека мало-мальски образованного и манеры хорошие, а не грубые - в чем
я мог и сам убедиться, сравнивая то, как вела себя моя мама, с повадками
родственников отца, - и старался быть вежливым и тактичным мальчиком, что
мне неплохо удавалось, за исключением тех случаев, когда от моих усилий по
части получения образования мне становилось невмоготу, и тогда на исповеди
приходилось снова каяться в непослушании и непочтении к родителям -
единственный грех, который я имел возможность совершать до пятнадцати лет.
Итак, меня тянуло к сынкам полицейских и прочим сынкам с
Боллихули-роуд, проявлявшим все признаки подлинной образованности, которые
я, регулярно читая еженедельник для юношества, научился распознавать.
У одного был велосипед, у другого - альбом для марок; они играли в
футбол настоящим мячом, а не сшитым из тряпок, который приходилось пинать
мне, и для крикета имели биты и воротца; а однажды я видел, как один из
них листал газету для мальчиков, которая стоила шесть пенсов и помещала
уйму картинок, а не тот листок, который читал я, - он стоил пенни, а
картинок помещал не больше двух-трех.
Между этими двумя группировками я чувствовал себя очень одиноким и
чужим. И там и тут меня, должно быть, считали слегка тронутым: ребята
победнее - потому что я говорил с правильным произношением, которое,
наверное, казалось им неестественным, и употреблял необычные слова и
фразы, заимствованные мною из книг; другие - потому что я был для них
пришельцем из иной среды, чужаком, пытавшимся затесаться в их компанию.
Единственный, с кем я действительно подружился, был Вилли Кертин, чьи
родители держали цветочную лавку, где он исполнял обязанности рассыльного.
Вилли был хромой, с длинным, бледным, красивым, но дерзким лицом и громким
уверенным голосом. Он курил сигарету за сигаретой и нагло врезался в любую
толпу, раздвигая людей руками, словно пловец волны. Он, как и я, без конца
читал, но при этом превращал любую книгу, по-- павшую к нему в руки, в
лохмотья - привычка, которую я не выносил, так как очень дорожил всеми
попадавшими ко мне книгами. Мы производили сложные обмены, которые Вилли
обычно еще усложнял, предлагая за книгу что-нибудь вроде иностранной
монеты или слайда для волшебного фонаря. Я завидовал его душевному
равновесию и только много позже догадался, что на самом деле он был
хромым, одиноким, никому не нужным мальчиком, который, как и я, пе
принадлежал ни к одной компании. "..."
На какие бы высоты я ни забирался, орлу приходилось спускаться на