"Николай Сергеевич Оганесов. Двое из прошлого (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Игоря... Пока же она держала Игоря на расстоянии. Хладнокровно
контролировала и его и себя, рассчитывала каждую уступку со своей
стороны - только на вторую неделю их знакомства она позволила ему
поцеловать себя. Игорь, не отличавшийся особым терпением в подобных
ситуациях, видел и понимал искусственную заданность ее поведения и все же
привязывался к ней все сильнее, мало того - находил естественным ее
желание присмотреться, взвесить все "за" и "против". Возможно, это
объяснялось тем, что и сам он тоже взвешивал, тоже прикидывал, как быть,
потому что догадывался: Таня не относится к категории Тамар или Лен, то
есть она не из тех, кого выбирают, а из тех, кто выбирает сам.
По нескольку раз в неделю они ходили в ресторан, где Игорь оставлял
свой дневной "приработок" - десять-двадцать рублей, а потом ехали на такси
к Тане и по часу простаивали в подъезде - к себе она не приглашала,
ссылаясь на строгость хозяйки, у которой снимает комнату, но туманно
намекала на предстоящий ее отъезд к родственникам на целый месяц. Здесь
начиналось то, что они между собой называли маленькой войной: легкие, как
бы случайные прикосновения, полушутливые препирательства из-за поцелуя, а
заканчивалось какой-то вакханалией. В тесном, глухом подъезде, где пахло
борщами и подгнившим луком, они жадно и упоенно ласкали друг друга, Игорь
настойчиво, почти грубо прижимал к себе ее невесомое, упругое тело. Таня
бурно дышала, не забывая, однако, в самую критическую минуту вырваться из
его рук. Она отбегала на несколько шагов, поправляла на себе одежду. "Все.
На сегодня хватит. Не подходи больше. Мне пора". Он вновь привлекал ее к
себе, говорил что-то. Всерьез, искренне, позабыв о своих выкладках, о
предполагаемых расчетах Тани. И она слушала, внимательная, точно
завороженная, тесно прижавшись к его плечу. Никогда прежде он не говорил
таких слов, простых и нежных. Никогда и никому. Даже Тамаре в самый разгар
их романа. Нет, с Таней все было иначе. Ее-то он любил по-настоящему,
потому и упрашивал не уходить, побыть еще хоть пять минут. А она... она
все же умела держать себя в руках. И себя, и его тоже. "Нет, мне пора,
милый. Не обижайся, ты просто не знаешь мою хозяйку. Цербер, а не
женщина".
Случалось расставаться и по-другому. Время от времени наступали
кризисы, когда оба испытывали безотчетную неприязнь друг к другу, взаимное
отталкивание, почти враждебность.
- А ты злой, - говорила она, выскальзывая из его объятий. - Ты даже
не замечаешь, какой ты злой.
Игорь силой ломал ее сопротивление, это не удавалось, и он отвечал
колкостями, упрекал; выходило наружу недовольство, подспудно копившееся
неделями, и тогда путаный клубок их взаимоотношений представлялся ему
элементарно простым: Таня ничем не отличается от Лены, так же давит на
психику, так же беззастенчиво стремится замуж.
Он выходил на улицу, прислушивался к отрывистому, ленивому лаю -
окраинные дома кишели собаками - и чувствовал, как дрожат руки. В
полупустом автобусе, которым он добирался до центра, Игорь садился на
свободное место кондуктора, смотрел на свое отражение в черном
подрагивающем окне и думал, что надо что-то делать, что-то решать; глупо
таскаться в такую даль ради ушлой, расчетливой девки... Иногда она
рассказывала ему о неуклюжих ухаживаниях Валерки, вернувшегося к тому
времени из стройотряда, о том, как принимали ее в доме Ивана Денисовича,