"Николай Сергеевич Оганесов. Двое из прошлого (Повесть) " - читать интересную книгу автора

досталось! И с того небось содрал не меньше! Значит, сейчас, в эти самые
минуты, когда его ведут по тюремному двору с заложенными за спину руками,
кто-то другой сидит в небольшой, уютной мастерской по ремонту оптики на
его, Красильникова, месте?! "А деньги? Деньги присвоил мутноглазый Алик, и
теперь радуется, что меня нет, что забрали, засадили... Ну нет, погоди
радоваться, скотина! За мной не заржавеет! Я тебе прижму хвост, выложишь
мне все до копейки, еще и сверху положишь, дай только выбраться отсюда..."
До сих пор он не вспоминал о своей работе в "Оптике" под началом
Харагезова. Выходит, лучше было не вспоминать - одно расстройство! Взятка,
отданная заведующему, чтобы тот перевел его на работу в отдельную
мастерскую, где можно было работать на свой страх и риск, ни от кого не
зависеть, сам себе хозяин, пропала впустую. Нет ни денег, ни места, а есть
камера два на три и ни сантиметром больше, невкусная, пресная пища и
вместо развлечения окошко в стене - кусок неба, по которому, если повезет,
раз в день пробежит край облака... Были перспективы, планы, программа на
будущее, мечтал начать новую жизнь с Танькой, студенткой пединститута, с
которой встречался вот уже полгода, мечтал уехать с ней к морю, купить
машину, дом где-нибудь в Крыму или в Сочи, неважно, хоть у черта на
куличках, - главное, все реально, осуществимо, даже средства имеются - и
вдруг из-за недоразумения, случайности все это летит в тартарары. Вместо
теплого моря - тюрьма, следователь, допросы: вместо домика в Крыму -
камера...
Стоило подумать о камере, и мысли сделали привычный скачок. По
замкнутой цепи он вернулся к воспоминаниям, надоевшим, неприятным, но
назойливым и неотступным. В них, точно на старой, затертой кинопленке,
навсегда запечатлелось одно и то же: ночь на девятнадцатое, старик
Волонтир, пьяный, потирающий ладони, скрип его ботинок, минуты,
тянувшиеся, как часы; потом жена, спящая мертвецким сном, тяжелое ее
дыхание и снова старик Волонтир, ночь без сна, утро без рассвета, с
головной болью и страхом, с милицейской машиной у флигеля, поездка к
матери, от нее - к Таньке. Она, румяная от мороза, пар, вырывающийся изо
рта, обманчивое недолгое успокоение и за всем этим - арест. Двое в
штатском - один, он помнит, в коротком замшевом пальто, другой в
нейлоновой куртке - приказали снять халат, повели к машине под удивленными
взглядами Кротова, Щебенкина, Харагезова, усадили на заднее сиденье,
повезли через весь город... Хорошо, дали время подумать, а не то -
позорный провал с первой минуты. Подготовлен не был, рассчитывал, что
смерть соседа спишут на несчастный случай: включил, пьянчуга, газ и
заснул, забыв зажечь. И вдруг арест! Спасло чудо - простая, но
спасительная мысль: только они двое знают, как было на самом деле.
Волонтира, второго, нет в живых, сдох, собака, иначе не взяли бы. Значит,
остался он один! Это и выручило. Еще не зная противника, он сумел
перехитрить его, сумел вывернуться.
Так уже было однажды. Двенадцатилетним мальчишкой увязался с
компанией взрослых ребят. Они снисходительно терпели его присутствие,
решали какие-то свои, недоступные ему проблемы, не обращая на него
никакого внимания. Их пренебрежение больно задевало самолюбие, и ему
захотелось во что бы то ни стало доказать, что он с ними на равных и по
праву находится в их компании. Когда проходили мимо заправочной станции,
между старшими возник разговор о том, по какому принципу действует