"Николай Сергеевич Оганесов. Играем в 'Спринт' (Повесть) " - читать интересную книгу автора

самостоятельная работа, о которой мечтал чуть ли не с детства...
Ну, да я отвлекся.
Был, как уже сказано, вторник. Двадцать девятое сентября. Вторая
половина дня, точнее, восемнадцать тридцать.
Я сидел на скамейке у раскаленного зноем парапета набережной лицом к
морю. Сидел и ждал, когда короткая стрелка на моем хронометре подберется к
цифре семь. До этого исторического момента оставалось полчаса.
Я говорю исторического, потому что ровно через полчаса мне предстояло
выдержать что-то вроде экзамена на профессиональную зрелость: действуя на
собственный страх и риск, я намеревался предпринять решительный шаг, с тем
чтобы добиться наконец ясности, которой так недоставало в порученном деле.
С детства питаю слабость к ясности. В любом деле... Впрочем, не буду
забегать вперед. Пока я пребывал в состоянии относительного покоя или -
что ближе к истине - в состоянии накрученной до предела пружины.
Время тянулось адски медленно, как оно может тянуться, когда
дожидаешься определенного часа. В таких случаях лучше всего отвлечься, не
думать о бесконечно растянутых минутах, переключиться на темы более
приятные.
Существуют десятки, а может, и тысячи способов убить время. Я выбрал
простейший и, поднапрягши память, пытался воспроизвести одну из органных
композиций Чеслава Немана.
Музыка вообще моя слабость, особенно современная, а музыкальные
экзерсисы - привычка, перешедшая от матери, она постоянно что-нибудь
напевает. Неудивительно, мама у меня профессиональный музыкант, работает
аккомпаниатором в областной филармонии.
Обычно мелодия дается мне легко, однако в этот раз что-то не
клеилось. Голова трещала и гудела, но, пожалуй, не от мощных аккордов
немановского "Хаммонда", а от шума прибоя и еще от боли, поселившейся у
меня в голове еще со вчерашнего дня. Похоже, это была несколько запоздалая
реакция на перемену климата. Или первый симптом простуды. Потому что время
от времени давал о себе знать второй, не менее отвратительный ком в горле,
тугой, как теннисный мячик, и такой же упругий.
Скамейка, на которой устроился, стояла в полуметре от гранитного
парапета, отчего возникала почти полная иллюзия одиночества. Моментами
казалось, что вокруг нет ни души и что можно позволить себе сидеть вот
так, не двигаясь, бесконечно долго.
Между тем времени у меня оставалось не так уж много, да и набережная
была забита народом. Сюда полюбоваться штормящим морем со всего города
стекались толпы отдыхающих.
Посмотреть и впрямь было на что.
Далеко, у самой оконечности волнорезов, один за другим поднимались
огромные мутные валы. С глухим рокотом катились они к узкой полоске пляжа
и, величественно опадая, выносили на своих гребнях обрамленные пышной
пеной коряги, стволы деревьев, пучки коричневых и зеленых водорослей.
Захватывающее зрелище, завораживающее даже. Вот только головная боль,
будь она неладна. К тому же, хотел я того или нет, мысли упорно
возвращались к заметке, опубликованной в местной "Вечерке", которую
получасом раньше купил в киоске у морского вокзала.
Я опустил взгляд на развернутый газетный лист.
В самом низу, между колонкой с объявлениями о размене жилой площади и