"Ирина Одоевцева. На берегах Сены " - читать интересную книгу автора

...Когда вуалится фиоль,

Офлеря ручеек,

Берет Грасильза канифоль,

И скрипку, и смычок...

и

О милая, как я печалюсь, о милая, как я тоскую.

Мне хочется тебя увидеть печальную и голубую...

и

Ты ко мне не вернешься даже ради Тамары,

Ради нашей дочурки, крошки вроде кроля...

Нашей дочурки? Разве у него была дочь? Мне хочется его спросить, но я
не решаюсь прервать его. Он с таким упоением, так самозабвенно распевает.
Он как будто впал в транс. Прервать его - все равно что разбудить лунатика.
Я продолжаю слушать эти знакомые мне с детства поэзы, над "фантастической
безвкусицей, безграничной пошлостью и лакейски-приказчичьими изысками и
новаторством" которых Гумилев и все мы привыкли издеваться. Но сейчас они
кажутся мне совсем иными. Я как будто впервые слышу их, и они очаровывают
меня. Пошлость, вульгарность, изыски? Да, конечно. Но это все наносное,
несущественное. В этих, пусть смехотворных, стихах явно слышатся, несмотря
ни на что, "вздохи муз, и звоны лиры, и отголоски ангельского пения". В них
высокая, подлинная поэзия. И сейчас я в этом не сомневаюсь - Северянин
настоящий поэт. Прав был Сологуб, прославлявший его, "большого русского
поэта". Да, я сейчас впервые понимаю это.

Я все сильнее подпадаю под власть его необычайного чтения-пения,
"гипнотически" действующего и на меня. Я закрываю глаза, я тону, я иду на
дно этого искрометного, громокипящего водоворота поэзии.

О, только бы слушать его. Только бы он не замолкал.

Я смутно сознаю, что завтра "в трезвом, беспощадном свете дня" я с
удивлением вспомню то, что чувствую сейчас, и мне снова будет ясно, что
Гумилев был прав в своем строгом суде над Северяниным. Но сегодня я
покорена, я очарована, я "осеверянина". О, только бы слушать его еще и еще.

Стук в дверь.

- Вас просят к телефону!