"Беверли-Хиллз" - читать интересную книгу автора (Бут Пат)

Глава 11

Каньон был глубок, и в нем скапливался туман. Сырой воздух скрадывал все звуки, и неумолчный гул уличного движения здесь казался лишь тихим шорохом. Промозглая влажность давала о себе знать, и Каролин ежилась в своем тонком халатике, нервно расхаживая по спальне. На оконных стеклах выступали капли и стекали затем, подобно слезам.

Рассвет еще не наступил, но Каролин уже давно бодрствовала. Это было самое лучшее время для медитации – на грани уходящей ночи и наступающего нового дня. Но прежде чем вступить в общение с миром духовным, ей хотелось погрезить еще о земных благах. Войдя в ванную, она включила душ, сбросила халат и подставила обнаженное тело под ледяные струи. В зеркале она любовалась своей наготой. Это зеркало отражало ее в полный рост. Остальное пространство стен занимали упрятанные под стекло фотографии «Сансет-отеля».

То же самое было и в кухне, и в холле, и в других комнатах, куда посторонние не допускались. Каролин окружила себя изображениями вожделенного здания и его интерьеров. Они стимулировали в ней бешеную энергию, с которой она развивала свое так называемое Движение. Она уже не сознавала, что стала пленницей маниакальной идеи – завладеть «Сансет-отелем» и изгнать оттуда Роберта Хартфорда.

После охладившего разгоряченную кожу душа она величественной походкой проследовала обратно через спальню и спустилась по лестнице в цокольный этаж, где располагалась ее «сокровищница» – как она сама называла потайной сейф, в котором хранились «орудия ее труда». Там был надежно запрятаны ставшие уже знаменитыми и столь необходимые ей для овладения душами простаков магические кристаллы. Обычно они пребывали в сейфе в гордом одиночестве, но сейчас кое-что составляло им компанию. Конверт с убийственными фото и негативами Ливингстона и несовершеннолетней Рамоны был равен по стоимости самому престижному отелю в Беверли-Хиллз. Ее отелю! Она была уверена, что уже заполучила его.

Картина была на месте, в своей рамке. Она отодвинула ее и набрала на диске сейфа комбинацию цифр – 10123 – номер своего счета в швейцарском банке. Дверца отворилась, кристаллы отразили упавший на них свет и брызнули лучом в глаза хозяйки. Сердце Каролин перестало биться, провалилось куда-то вниз, в бездонную бездну. Она его не ощущала.

Второе ее сокровище – конверт с фотографиями – исчез из сейфа. Его место заняло фото, давно растиражированное и распространяемое везде и всюду. Правда, с личным автографом кинозвезды, небрежно перечеркнувшим улыбающееся ей с открытки лицо:

«Благодарю, Каролин, за незабываемый вечер. На память от владельца «Сансет-отеля».

Роберт обожал посещать оздоровительный комплекс при «Сансет-отеле» в ранние утренние часы. В это время там не щебетали женщины, приходившие заниматься аэробикой, хотя подобное зрелище всегда вызывало в нем интерес. Но пустота и обилие свободного пространства также воздействовали на него благоприятным образом.

Высокие, чуть ли не до неба потолки, безукоризненная, почти космическая чистота, ласковая шероховатость ковровых дорожек и целые акры зеркал, покрывающих стены, где он мог любоваться, проходя мимо, своим отражением и в очередной раз убеждаться, как он красив – и лицом и фигурой, – все это в совокупности даже без всяких мучительных упражнений давало ему заряд бодрости хотя бы на половину дня, изматывающего, сложного калифорнийского дня.

– Привет, Луиза! – поздоровался Роберт, входя в храм телесной красоты.

– Доброе утро, мистер Хартфорд! Полотенца, заказанные вами, доставлены, и они действительно великолепны.

Девушка за стойкой засияла, когда луч его красоты упал на нее.

– Отлично, если это так, Луиза. Сегодня я испробую, насколько они хороши. Грейс уже появился?

Мощный, как бык, охранник Грейс совмещал службу в полиции с обязанностями поддерживать порядок в оздоровительном комплексе отеля. Изнасилований, убийств и самоубийств там давно не случалось. Работа была необременительной, а оплачивалась щедро. Роберт во всем мог на него полагаться.

– Да, сэр! – мгновенно отозвалась Лиза. – Я сейчас же извещу его, что вы здесь.

Роберт поблагодарил старательную красотку, – а других на такое место и не брали, – кивком головы и милой улыбкой.

Пройдя через бесшумно раздвинувшийся барьер в зал, он выбрал из собственного отдельно хранящегося набора две двадцатифунтовые гири.

Откуда-то из вестибюля донесся шум, причем неприлично громкий. Роберт поморщился.

– Где он? Найди мне этого Хартфорда, или я сверну тебе шею!

Каролин ворвалась в гимнастический зал со скоростью, опережающей звук ее голоса. Одеяние ее было тщательно подобрано модельером, если бы он пожелал воссоздать образ хищницы. Кожаный жакет был украшен устрашающего вида цепями. Такие же болтались у пояса, стягивающего талию, на удивление тонкую по сравнению с остальными скульптурными формами тела.

– Ты негодяй! Ты ограбил меня! – Каролин наступала на него всей мощью танковой дивизии. – …Пока я с тобой ужинала, ты…

Роберт не отступил перед ее натиском.

– Что за бред ты несешь, Каролин? Что у тебя украли? Сообщи в полицию, если уверена, что произошло ограбление… А ужин с тобой я не отрицаю, и, следовательно, у меня железное алиби!

– Ты знал, мерзавец, что дом пуст! Ты кого-то нанял! – Сама Каролин почувствовала, что сбивается на тон базарной торговки, у которой что-то стянули с лотка.

– А что похищено? Деньги? Драгоценности? Неужели акции? – Он откинул голову, беззвучно смеясь и наслаждаясь своим триумфом.

– Мои личные вещи… – начала было она, но тут же осеклась, поняла, что потерпела поражение, и это ясно отразилось на ее лице.

Разве могла она кому-то признаться, что у нее похищено оружие шантажа? Отвратительная и видимая всем присутствующим дрожь охватила ее огромную тушу. Она дергалась, как выброшенная на пляж самка кита. Браслеты на руках звякали, и хищно раздвигались губы, открывая взгляду крепкие зубы, способные разгрызть любую кость.

Роберт, однако, не испугался.

– Итак, ты снова шлепнулась в лужу, Каролин. Это уже стало для тебя привычным, – произнес он спокойно.

Она испепеляла его взглядом.

– Итак, «Сансет» превратился в тайный притон для пресытившихся кинозвезд? – прошипела она.

– Зато убережет от нашествия твоей кавалерии, Каролин, от чокнутых твоих последователей! – парировал он.

Пот выступил на коже Каролин, крупный, словно капли росы на склонах гор над Беверли-Хиллз по утрам.

Осознать свое поражение для нее было больше чем трагедией. Ее мечты, планы, карты будущей великой империи – все пошло прахом. Весь яд, накопившийся в ней, Каролин выплеснула в один отчаянный возглас:

– Я ненавижу тебя, Хартфорд! И клянусь, что ты еще пожалеешь о том, что стал мне поперек дороги!

Роберт протянул руку к телефону. Изящной формы аппараты были предусмотрительно размещены в нескольких местах гимнастического зала для удобства посетителей. Он заговорил в трубку размеренно, даже лениво, но с непререкаемой властностью в голосе:

– Служба безопасности? Говорит Хартфорд. Не пришлете ли в оздоровительный комплекс пару своих самых крупных парней? Тут объявилось некое существо, выдающее себя за женщину, но вряд ли на нее похожее, хотя бы по размерам. Я хочу, чтобы это существо вышвырнули вон из моего отеля.

Паула пробралась в свою спальню накануне вечером скрытно, как воришка, с опущенной головой и с горечью в душе. Всю дорогу до своей обители, а затем остаток проведенной без сна ночи, она корила себя за идиотскую вспышку ревности и за те слова, которые вырвались у нее из уст. Она вела себя как ревнивая супруга или скорее как отвергнутая, оскорбленная любовница, хотя не имела на то никаких оснований.

– Хелло, дорогая. Ты выглядишь так, будто вампиры всю ночь напролет высасывали из тебя кровь. Я еще вполне хорош по сравнению с тобой, хоть и чувствую себя из рук вон плохо. Что стряслось?

Уинтроп перехватил Паулу у конторы отеля, куда она направлялась после того, как более или менее привела себя в порядок. Тауэра сопровождал мужчина, громоздкий, как бык, в круглых солнцезащитных очках из красного пластика.

– Сердце мое! Разреши мне вас познакомить! – с воодушевлением произнес Уинтроп. – Паула Хоуп, моя помощница и моя надежда, а это, разумеется, Дэвид Хокни, тот, кто на данный момент предпочел Южную Калифорнию своему сырому Брадфорду, несмотря на отсутствие в местном рационе блюд из копченой селедки.

– Доброе утро, Уинти, привет, Дэвид, – ответила Паула, опускаясь на стул, который почему-то с нарочитой услужливостью подставил ей под зад Тауэр, как будто опасаясь, что она сейчас упадет в обморок.

Офис «Сансет-отеля», а точнее, продуманный дизайн полностью соответствовал торжественности совершаемых в нем актов и тому молчанию, что наступило после церемонии знакомства.

– С тобой все в порядке, милая? – осведомился Тауэр на кокни, хотя ему в этом плане было далеко, например, до своего дружка Грэхема, как от земли до неба.

– Более или менее, – сказала Паула. – Я не спала эту ночь, – добавила она в оправдание.

– Ночь и не стоит тратить на сон. Спать надо утром. Вот почему господь изобрел занавески, чтобы солнышко не будило нас, грешных, – заявил Уинтроп с вызывающей безапелляционностью.

– Хартфорд придет? – спросила Паула.

– Вот почему мы все и собрались здесь, дорогая. Ждем не дождемся появления нашего господина и повелителя. Ты еще не встречался с ним, Дэвид?

– Конечно, нет. В противном случае я не напялил бы лучшие солнцезащитные очки. Ведь мир полон слухов, что от него исходит такое сияние, что люди слепнут.

Паула невольно рассмеялась незамысловатой шутке.

– Боюсь, я вела себя не очень прилично накануне с Робертом, – призналась она.

– О господи помилуй! Неужто ты не поддалась его обычным приемам обольщения?

– Ты велел мне срочно отнести ему в бунгало кальки чертежей и эскизы Дэвида…

– Помню… Ну и что?

– Дверь была открыта, и я застала его целующимся с женщиной.

– Так это все равно что застать папу римского, молящегося у себя в спальне. Или я не прав? – Дэвид Хокни засмеялся.

– Как чудесно, что тебе столь повезло. Он был хорош там… в постели? Я не имею в виду размер его инструмента, – встрепенулся Уинтроп.

У обоих друзей история Паулы о ночной встрече с секс-символом вызвала острое любопытство.

– Я повела себя ужасно глупо. Сама не знаю почему, но пришла в ярость. Я нагрубила ему, вместо того чтобы молча удалиться.

– Это значит, что ты не наградила его аплодисментами? – Хокни укоризненно покачал головой.

– И пробралась на сеанс без билета, – добавил Уинтроп.

Паула изо всех сил старалась держаться непринужденно, хотя шуточки друзей совсем не веселили ее.

– Поймите, я говорю серьезно. Он, когда явится сюда, точно взбесится, увидев меня. И размажет по стенке.

Уинтроп окинул стены профессиональным взглядом.

– Что ж, это улучшит цветовую гамму обивки. Яркие пятна на сером шелке внесут некоторое оживление… Как ты считаешь, Дэвид?

– Непременно, если мы еще убедим Роберта часть останков Паулы втоптать в ковер. Тогда получится перекличка цветовых пятен. Давай, Уинтроп, продадим Роберту такую идею.

О приближении Хартфорда возвестил шум в коридоре за дверью.

– Они уже собрались, мистер Хартфорд. Да, и мисс Хоуп тоже там, – донесся чей-то почтительный голос, прозвучавший для Паулы похоронным звоном.

Шутки прекратились, ибо явился сам новый владелец, и неизвестно было, понравится ли ему веселое настроение нанятых им мастеров.

– Доброе утро, джентльмены, – сказал он, подчеркнуто игнорируя то, что среди присутствующих есть женщина.

Для Роберта такой поступок был удивителен настолько, что мог быть занесен в Книгу рекордов Гиннесса.

Он, не задерживаясь, прошел прямо к столу, занял место в торце его, пододвинув к себе стул, и сделал официанту знак, что желает кофе.

– Ты уже знаком с Паулой, не так ли? – спросил Уинтроп с лучезарной улыбкой. Он не боялся никого. Его талан плюс репутация позволяли ему вести себя так, как ему было удобно.

Роберт резко вскинул голову.

– Кажется, да… знаком.

Он смолк. Паула отвернулась, избегая его взгляда. После паузы Роберт продолжил:

– Я хотел это сказать лишь тебе лично, Уинти, и жаль, что мистер Хокни вынужден слышать то, что касается только нас троих – тебя, меня и мисс Паулы Хоуп. Но пусть будет так. Вчера поздно вечером мисс Хоуп вторглась в мое бунгало без приглашения и даже не постучавшись в дверь. Она вела себя отвратительно и оскорбляла меня и мою гостью. Я требую объяснений и соответствующих действий от тебя и от нее. По меньшей мере, извинений в письменной форме.

Он запрокинул голову и уставился в потолок, словно в поисках там, наверху, высшей справедливости, но жест этот привел лишь к тому, что на чересчур тесном воротничке его рубашки оторвалась и повисла на ниточке пуговица.

– Боже, до чего доводит любовь! – совсем вроде бы невпопад продекламировал Тауэр.

– Я не объявила о своем прибытии, но я не взломщица и не вторгалась в дом, потому что дверь была распахнута настежь, и я просто вошла. Я имела задание вручить незамедлительно мистеру Хартфорду кальки, сделанные мистером Хокни.

Странно, что Паулу напрочь покинула робость. Она была тверда, как железо. Ей хотелось одного – поцелуя Роберта, такого же, каким он одаривал ту женщину в своей постели. Это желание придавало ей наглости, какая за ней раньше не наблюдалась.

– Никто не просил вас, мисс Хоуп, совать чертежи мне в постель, – парировал Роберт с убийственной язвительностью.

Однако девочка пробила брешь в его броне. Она была бледна и, вероятно, трепетала от страха, но не сдавалась. Он немного смягчил тон.

– Она могла бросить папку на ковер и уйти, заметив, что я занят.

– Что? Бросить папку с моими чертежами на пол и не удостовериться, что адресат не столкнул ее ногой под кровать к ночному горшку? Какое унижение для меня! – воскликнул Хокни, вложив в произнесенную им фразу все свое презрение к сильным мира сего.

– Кто была та счастливица, Роберт? С которой тебя застали? – без обиняков спросил Тауэр.

– Разве в этом дело? – уклонился от ответа Роберт и слегка покраснел.

– Одну телку я видел вечерком, стоящую возле твоего бунгало. Она очень походила на известную гипнотизершу. Не помню, как там ее зовут… Не она ли была твоей партнершей? – давил на Роберта Уинти.

Ситуация изменилась. Из драматической, во всяком случае для Паулы, она стала почти водевильной, а сама Паула из обвиняемой превратилась в свидетельницу акта прелюбодеяния удачливого покупателя с обнаженной конкуренткой в торге за отель.

Но Роберт умел выкрутиться из любого неудобного положения.

– Хватит тратить время, которое я вам оплачиваю, на пустопорожние разговоры. Пусть Паула извинится, и на этом закончим.

– Простите меня, если я допустила грубость.

– «Если»? «Грубость?» И это все?

– Ну так казните меня!

Роберт усмехнулся, представив, как палач отсекает от шеи ее почти детскую, но соблазнительную головку.

– Я всегда держу дверь открытой, когда занимаюсь чем-то подобным, но почему-то ко мне никто не заглядывает, – с интонацией печального Пьеро признался Уинтроп. – У одного парня, в бытность мою в Йеле, случилась такая ситуация, и кончилось все его полной импотенцией.

При этом слове Роберт невольно вздрогнул. Вновь обретя апломб, он потребовал:

– Покажите все, что у вас готово, мистер Хокни. Первые наброски, доставленные мне экспресс-почтой, я изучил…

Хокни выложил на стол и раскрыл папку, которую до того бережно хранил у себя на коленях. При общем молчании он показывал и складывал обратно в папку акварели, впечатление от которых не могло не объединить тех, кто их видит, снова в одну команду.

– Твое мнение, Паула? – первым нарушил почти церковную тишину Тауэр.

– Интерьеры спален превосходны, но я не очень уверена насчет холлов и коридоров.

Уинтропу очень захотелось захлопать в ладоши. Его помощница уже в который раз попала в точку. Причем, высказываясь, проявила необходимую тактичность. Ибо Хокни был не только его друг и знаменитость, – правда, лишь в узком кругу профессионалов, – но и легко раним.

– Я согласен с Паулой, – сказал Уинтроп, – но пока мы еще строим воздушные замки. Хотелось бы знать, Роберт, владеешь ли ты отелем. Подписаны ли Ливингстоном документы?

– Подписаны. Десять минут назад. За завтраком.

– Поздравляю! – вырвалось у Паулы.

– Благодарю, – откликнулся Роберт.

Прежняя телепатическая связь между ними как бы восстановилась. Так им обоим показалось, как ни странно.

– Надеюсь, – тут Роберт улыбнулся, вспомнив высказанную Паулой тревогу о его здоровье, – учитывая мой преклонный возраст, что господь подарит мне лишних пару-тройку лет жизни, чтобы я мог насладиться плодами моих усилий и ваших трудов, а также осуществить еще кое-что намеченное.

Паула вспыхнула, поняв, что он имел в виду, вспомнив о его пророчестве в отношении их обоих, высказанное в тот вечер у бассейна. Она отозвалась на его намек улыбкой не менее лучезарной и с таким же подтекстом.

– Если смерть даст нам отсрочку, то грешно не вкусить напоследок радостей жизни, – произнесла Паула многозначительно.

Уинтроп взвился:

– Пошли отсюда, Дэвид. Мы здесь, кажется, лишние. Незачем нам сидеть здесь и слушать то, что недоступно нашему пониманию.

Дэвид тоже резко поднялся, но задержался в дверях, посылая воздушный поцелуй:

– Пока, Роберт! Пока, Паула! Уверен, что вы без нас хорошо проведете время.

Они остались вдвоем.

Каким-то образом это осложнило их положение. Роберт опустил глаза и принялся рассматривать кончики пальцев, а в душе, заполняя, казалось, ее всю, нарастала неизъяснимая нежность, и еще какие-то новые, неясные ощущения овладевали им. Обычно он мыслил четко, и четкими были его чувства. Он был человеком определенных целей, настроенный на их достижение.

Теперь он сам себе казался сбившейся с направляющего луча ракетой, затерянной в неизведанном космосе. И это было так чудесно, так увлекательно, хотя он и испытывал некоторый страх. Роберт молчал, ожидая, что такое состояние пройдет само собой, но оно длилось, а он ничего не предпринимал, сидел неподвижно и все расплывался, размягчался, словно бы в приятном тепле.

– По-моему, мы их просто выставили отсюда, – сказала Паула.

Это была лишь констатация факта, но голос ее дрожал от возбуждения и какой-то ребяческой гордости по поводу одержанной победы. У них обоих было нечто общее, нечто очень важное, такое, что два великих дизайнера распознали и предпочли удалиться. И они не ошиблись.

– Да, нам это удалось, – согласился Роберт и рассмеялся, но смех получился нервным.

Они выглядели заговорщиками, чей заговор удался, но последствия внушают страх. И все-таки Паула первой почувствовала, что их сердца настроились на одну волну, и решила высказаться прямо, безрассудная отвага юности подстегивала ее:

– Прошлой ночью… я сгорала от ревности. Вот почему я наговорила столько гадостей.

Своей пылкой речью она побуждала его вести себя с нею, как ее любовник или как будущий любовник. Ведь именно так он вел себя поначалу на приеме у Ливингстона. На лице ее отражалась сейчас мольба об этом, о возвращении тех чувств, той сказочной ауры, в которую они тогда погрузились. Она была полна любовного трепета, острого желания, надежды на отклик. Роберт хотел бы поддаться на ее призыв, но ему столько надо было объяснить ей. Однако таким моментом нельзя было пренебречь.

– У тебя нет причин ревновать меня, Паула. Возможно, мне удастся когда-нибудь убедить тебя в этом.

Это было все, что он решился произнести.

– И все-таки мне надо было нажать этот проклятый звонок, – продолжала каяться Паула.

Ее трогательный, убитый вид произвел, однако, магическое действие. Роберт Хартфорд уже подпал под ее очарование. Какая-то часть разума его еще сопротивлялась, напоминая о ее физическом недостатке, но отвращение исчезло. Он встал, осторожно и беззвучно задвинул стул, на котором восседал на председательском месте.

Паула следила за ним с напряженным ожиданием. Многое прояснилось для нее в эти мгновения. Связь между ними, возникшая столь внезапно, не оборвалась, и ни он, ни она отрицать этого не вправе. Иногда их тяга друг к другу приобретала обличье ненависти, и все же это оставалось непреодолимым чувством. Она влюбилась в него и желала получить в ответ страсть такого же накала, хотя никаких надежд на это она не могла питать.

Хромоножка из какой-то богом забытой глуши и секс-символ своего поколения, воплощенное совершенство, имеющий право выбрать для себя любую женщину. Трещина, разделяющая их, все ширилась, и кто-то должен был совершить опасный прыжок.

Но Роберт не заглядывал так далеко. Его влекло к ней лишь сиюминутное желание прикоснуться к излучающим тепло волосам цвета спелой ржи, и, если она не будет возражать, приласкать ее женственные округлости.

Он подошел и опустился на колени возле нее. Паула не шевельнулась, взгляд ее был устремлен по-прежнему в пространство. Она ощущала, что он близко, совсем рядом с нею, но не решалась повернуть голову, как будто боясь спугнуть его. Роберт провел пальцами по ее смуглой от загара руке, погладил волосы, любуясь ее профилем. Затем он коснулся жилки на ее шее, словно измеряя ей пульс и допытываясь, какова температура ее страсти, скрытой под внешне холодной оболочкой.

Встав с колен, он склонился над Паулой, и их лица сблизились. Но она не изменила позу, и Роберт смотрел на нее все еще сбоку, будто сторонний наблюдатель.

От близости его губ ее губы дрогнули, а когда его изучающий палец принялся их гладить, легкий вздох прошелестел в тишине и дал ему знак, что его ласки не отвергаются. Постепенно поддаваясь им, Паула приоткрыла рот, ответно лаская его палец нежным своим дыханием. Затем мягкие теплые губы взяли его палец в плен, исследователь сам стал объектом исследования, по миллиметру он медленно проваливался в сладостную глубь, пока не коснулся влажной преграды зубов.

На секунду Роберт остановился у райских ворот, уверенный, что вскоре она позволит ему войти. В доказательство этому ее рот раскрылся шире, как бы вызывая его на поединок, сухое вмиг стало влажным, пустыня превратилась в сплошной оазис, а ее язык сплелся с его языком в увлекательной игре, победителями в которой станут они оба.

И вот наконец она повернулась к нему, и глаза их встретились, подчиняясь приказу, отданному телами.

Паула таяла в его объятиях. Но размягчалась она скорее не плотью, а разумом. Плоть ее оставалась столь же упругой и способной возбудить желанного ей мужчину. Они смотрели друг на друга так, как, вероятно, смотрел Адам на Еву, а Ева на Адама, впервые познав любовь.

Роберт видел ее лицо и жаждал покрыть его поцелуями, пощекотать свои губы ее ресницами, слизнуть капельки пота, выступившие в порыве страсти на крыльях ее гордого носика. А он, возвышаясь над нею, был именно тем, кого она страстно желала принять в себя. Она верила, что это единственный путь, какой определила ей судьба, других дорог нет, и ради этого она и появилась на свет. Совсем скоро она испытает блаженство, и ангелы запоют хором над ее головой победную песню.

Роберт немного помедлил, прежде чем приступить к решительным действиям. Какие-то воспоминания о прошлом и мысли о будущем возникли в его мозгу, высыпая песок на рельсы перед мчащимся локомотивом, но уже ничто не могло остановить разогнавшийся экспресс.