"Макс Пембертон. Бриллиантовый корабль " - читать интересную книгу автора

лукавую пару глаз, какую вы когда-либо видели на лице Венеры.
Я не похожу на всех мужчин, когда дело касается женского пола, но когда
эта девушка взглянула на меня, я покраснел, как солдат перед военным судом.
Не выше среднего роста, с темно-каштановыми, почти черными волосами и
губками, как розовый бутон, в ней было нечто французское и в то же время
американское, делавшее из нее какое-то чудо.
Она была молода - около восемнадцати, я думаю, - в ее фигуре было
что-то, делавшее ее, сообразно нашим северным понятиям, на пять лет старше;
но я, знающий Европу, скажу: нет! ей всего восемнадцать лет, Мак-Шанус, мой
мальчик, и в Америке распустились эти персики на ее щечках. Если бы я
ошибся, то достаточно было услышать ее голос, чтобы подтвердилось мое
мнение. Голос этот, когда говорила молодая девушка, был так чист и
музыкален, как звон серебряных колокольчиков.
- Не хотите ли купить какую-нибудь новеллу? - спросила она, расцветая,
точно букет роз. - Последняя вещь, принадлежащая перу сэра Артура
Холль-Ройдера с его автографом... одна гинея.
- Милая моя, - сказал я, - Тимофей Мак-Шанус читает только собственные
произведения. Не говорите о его бедных соперниках.
- Ах, какой вы остроумный! - сказала она, глядя на меня с
любопытством. - Лучше ваших книг нет, разумеется. Почему же вы не прислали
мне несколько экземпляров на продажу?
- Потому что все они уже распроданы, - ответил я. - Архиепископ и лорд
канцлер оба сожалеют об этом. "Тимофей, - сказал мне его сиятельство, -
великие писатели умерли, Тимофей! Восстань и пиши, или мы погибли
окончательно". Всех богатств не хватит на то, чтобы купить одну из моих
повестей... если только вам не удастся получить ее за четыре пенса у
какого-нибудь букиниста.
Она решительно не понимала, как ей быть со мной.
- Как странно, что мне незнакомо ваше имя, - сказала она с некоторым
смущением. - Печатались ли рецензии в газетах на ваши сочинения?
- Моя милая, - ответил я, - все эти газетные рецензенты не могут понять
их. Будьте к ним снисходительны. Вы в той же мере не можете сделать
шелкового кошелька из свиного уха, как не можете сделать черных жемчужин из
леденцов. Будь это возможно, Тимофей Мак-Шанус всегда ездил бы на
собственном автомобиле, а не наслаждался бы задней скамейкой омнибуса. Мир
странен, и в нем больше плохого, чем хорошего.
- Нравится вам мой жемчуг? - спросила она.
Я ответил, что он достоин того, чтобы она носила его.
- Папа купил его в Париже, - сказала она самым естественным тоном. - Он
не совсем черный, как видите, а с бронзовым отливом. Я отношусь к нему
совершенно хладнокровно... Я предпочитаю вещи, которые блестят.
- Как ваши глаза, - воскликнул я, читая в них выражение полной
искренности. Да, я мог бы теперь громко смеяться над тем, что мне рассказал
о ней мой друг Фабос. - Как ваши глаза, когда вы танцевали с моим знакомым
доктором. Она покраснела до корней волос и отвернулась.
- О, доктор Фабос! Вы разве знаете его?
- Вот уже десять лет, как мы живем с ним, точно братья.
- Скажите, много людей умертвил он в Лондоне?
- Он не занимается такими почетными обязанностями. Он деликатный,
честный, независимый джентльмен. Никого богаче не найдете вы, пожалуй, и в