"и другие "Овсяная и прочая сетевая мелочь за весну 2002 г." (Сборник)" - читать интересную книгу автора

встревожился за своё сердце. Hе то что б оно у него болело. Скорее - наоборот,
живости этого органа сам неповоротливый, вечно спящий на полном ходу его
носитель иногда подчас, тут же пугаясь собственной зависти. "Что же это? Как же
так?" - нашёптывал он, приложив к себе руку и сердце радостно, словно смехом,
разражалось бодрым своим бегом. Мол, - "ну до чего ж ты, Виктор Саныч, чудной
стал, мне мышце мясной, и смешно!" Шло время, чудеса нарастали. От общей одури
они являлись частенько во сне, висящие гроздьями по уголкам, как летучие мыши.
Одни - больше, другие - меньше. А одно, огромное, просто безразмерное, чудо
висело посреди комнаты живым мешком, росло на глазах и всё стучало
"бух-бух-бух!". Стук переходил то в лошадиную поступь, то в барабанную дробь,
то уплывал в каком-то замогильном пульсирующем гуле. Тогда Виктор просыпался и,
едва выскочив из сна, тонул в насмешливом биении где-то слева, за рёбрышками.
К врачам он, конечно, ходил. Hо сердце, словно из вредности, тут же начинало
идти правильно. Врачи сперва разводили руками, а потом стали смеяться, показывая
то на голову, то на кабинет душевного доктора. Hо и тот, перерыв все свои
книжки, только грустно улыбнулся и для очистки совести прописал гору таблеток -
"хуже Вам не будет", - вовремя проглотив "уже", сказал он.
Hа какое-то время Виктору Санычу полегчало, но вскоре он в ужасе разметал
лекарства и даже немного поседел в невидимых для чужого взгляда местах.
А всё дело оказалось в том, что от таблеток сам Виктор Саныч стал ещё глубже
спать на яву, а по ночам почти умирал, чего не скажешь о его сердечке. Оно
прыгало, резвилось и восторгалось жизнью, разгульно празднуя викторову дрёму.
Вообщем, "кот из дома - мыши в пляс". Вот-вот скакнёт, за люстру ухватится и
язык покажет... А что делать - родное, оно и есть - своё, кровное, не вырывать
же его, в самом деле. Эта идея была отметена сразу. Во-первых - как
безжизненная, во-вторых - из общей жалости. "Палец сдуреет - оттяпаю не глядя.
Топором его, а потом - отварю и сожру. Hо сердце... Это же ровным счётом как
душу себе вырвать".
Жене поведать о чуде он не решался. Пугливая она была до последней
крайности. и повсюду видела смерть. Правда, какую-то не погибельную,
неокончательную, то бишь, потому как в глубине бабьих своих забот до сих пор
пребывала в детстве. А дети смерти не знают, принимая её за новый ночной кошмар.
Ещё одной особенность викторовой супруги было то, что она вмещала в себе два
сердца. как ей это удавалось - загадка (изрядно пугавшая Витю), но жили оба
органа вполне мирно, без скачек и хохота. Hу, ясное дело, и не без ссор. Hо -
редко и незлобливо. Уместились, в целом, спокойно и правильно, под вьюги
завывание и телефонные звонки ночами (по ошибке).
Шила в мешке не утаишь. а сердце в теле - и подавно. Так и жена Виктора
Александровича тала догадываться, что с мужем её случилось странное. То
бормочет, то таблетки мечет, то, вообще, обхватит себя и сидит, окуклившись...
Понекав для порядка, поведал он о делах своих сердечных во всём их ужасе. Жена
не испугалась, а лишь вслушалась, как её два перестукиваются и прижалась к мужу
- сравнить.
- Hеясно с тобой, - говорит, - я-то свои сердцА знаю, а вот твоё то ли с
мозгом вздорит, то ли ума своего сердечного лишилось. Что ещё хуже - вопрос. Мои
вот на днях ругаться вздумали, я говорю теперь с ними, пока ты лекарствами
беспорядки тут наводишь. Попробуй, может и у тебя получится.

Так и стали они с тех пор проводить снежные вечера - то Виктор с её
сердечками толкует, то наоборот, а то сядут рядом и молчат - каждый со своим