"Джон О'Хара. Свидание в Самарре" - читать интересную книгу автора

- Перестань, слышишь? - шепчет она, но радостно улыбается, и ее руки
смыкаются на его широкой спине. - Ты сошел с ума, но я тебя люблю, -
говорит она в заключение.
И некоторое время в Гиббсвилле нет людей более счастливых, чем Лютер
Флиглер и его жена Ирма. Затем Лютер засыпает, а Ирма встает и выходит, а
когда возвращается, то не сразу залезает в постель, а стоит возле окна.
Лантененго-стрит, словно ватой, окутана безмолвием. Снег намел высокие
сугробы по обеим сторонам дороги, и на улице с трудом могут разъехаться
две машины. Однако было слишком темно, чтобы улица выглядела белой, да и
тишина ее тоже была обманчивой. Казалось, можно закричать изо всех сил, и
никто тебя не услышит - таким пушисто-ватным представлялся мир, но Ирма
знала, что захоти она поговорить с живущей напротив миссис Бромберг (а ей
вовсе этого не хотелось), им обеим не пришлось бы и голоса повышать. Ирма
упрекнула себя за нехорошие мысли о миссис Бромберг в ночь под рождество,
по тут же нашла оправдание: евреи рождества не справляют и только еще
больше зарабатывают в этот день на христианах, поэтому нечего думать о них
на рождество иначе, чем в течение всего года. Кроме того, после водворения
Бромбергов на Лантененго-стрит цены на недвижимость возросли. Все так
говорят. Бромберги, как Люту стало известно из авторитетного источника,
заплатили за дом Прайсов тридцать тысяч, то есть на двенадцать с половиною
тысяч, больше, чем рассчитывал получить Уил Прайс; но коли Бромберги
пожелали жить на Лантененго-стрит, пусть платят. Интересно, подумала Ирма,
правда ли, что сестра Сильвии Бромберг с мужем торгуют соседний дом
Мак-Адамсов. Ничего удивительного. Очень скоро рядом с ними будет жить
целая колония евреев, и дети Флиглеров, как и дети из других порядочных
семей, заговорят с еврейским акцентом.
Ирма Флиглер возненавидела Сильвию Бромберг еще прошлым летом, когда
Сильвия во время родов целый вечер кричала. Могла бы лечь в больницу,
знала ведь, что будет рожать. Противно было слышать эти вопли и
придумывать для детей объяснения, почему миссис Бромберг кричит. Мерзость
какая!
Ирма отошла от окна и залезла в постель, моля бога, чтобы не
забеременеть, и ненавидя Бромбергов за то, что они переехали на их улицу.
Лют мирно спал, и Ирма была рада теплу и запаху его большого тела. Она
повернулась и провела рукой по его плечу, где у него были четыре похожих
на пупки шрама от ранения шрапнелью. Вот Лют по закону занимал место на
Лантененго-стрит, и она как его жена тоже. И не только как его жена. Ее
семья появилась в Гиббсвилле гораздо раньше большинства других обитателей
Лантененго-стрит. Ирма была из Доанов. Дед Доан еще во времена
мексиканской войны служил в армии барабанщиком, а в Гражданскую войну
получил почетную медаль Конгресса. Дед Доан оставался членом школьного
совета до самой смерти, почти тридцать лет, и был единственным в их краях
с такой медалью. У Люта был французский военный крест с пальмовой ветвью
за что-то, совершенное, по его словам, в пьяном виде, да еще двое-трое
удостоились в войну крестов и медалей за особые заслуги, но только у деда
Доана была почетная медаль Конгресса. Ирма и по сей день считала, что
медаль должна находиться у нее в доме, поскольку, как все знали, она была
дедовой любимицей. Однако медаль очутилась в руках брата Уилларда и его
жены, потому что Уиллард - продолжатель рода. Пусть будет у них. Наступает
рождество, завидовать грех, лишь бы они берегли и ценили эту медаль.