"Джудит О'Брайен. В тесной комнате " - читать интересную книгу автора

теперь могла наслаждаться предвкушением сорокавосьмичасовой отсрочки.

Глава 3

Тетя Адель была из тех родственников, которых видят не чаще раза в год,
обычно на День благодарения. И все же остальные одиннадцать месяцев и еще
три с половиной недели она не давала нам забыть о себе. Розовый шарфик в
универсальном магазине напоминал моей матери о тете Адели, как и
какой-нибудь сувенир, замеченный где-то на отдыхе, который подошел бы ей и
сочетался с ее обстановкой. Невозможно было представить тетю Адель в отрыве
от ее дома, потому что он, образно выражаясь, был продолжением ее личности.
Она жила в мире, где ей было удобно, в мире духов, шифона и
воспоминаний о далеком прошлом. В доме тети Адели, казалось, и время течет
по-другому. Большие часы тикали не спеша. Фотографии мужчин в крахмальных
воротничках и женщин, затянутых в корсеты, в платьях, украшенных оборками и
рюшечками, смотрели из помпезных рамок. Массивные комоды красного дерева
были покрыты шотландскими шалями, напольные лампы украшали абажуры с
кистями. А полы покрывали богатые ковры с яркими узорами. Ее дом всегда
казался утопающим в мягком свете. Она не любила ярких ламп и закрывала их
пестрыми шарфами, благоухающими ее специфическими, остро и сладко пахнущими
духами.
И в то же время в ней не было ничего скучного и бесцветного. В ней была
живость, которую, казалось, было можно потрогать. Она сопротивлялась
возрасту с поразительной яростью и одевалась так, как ей нравилось, вне
зависимости от моды и времени года, невзирая на то что ее туалет, возможно,
не соответствовал случаю. Волосы ее тоже были чем-то особенным. Они
оставались одного цвета не дольше шести месяцев. Иногда они были красными,
как ее губная помада и ногти. Иногда она отдавала предпочтение розовому
оттенку, а порой сине-лиловому, как лаванда. Каждый раз, собираясь в
Саванну, мы гадали, какого цвета будут ее волосы на этот раз. Иногда мои
родители даже спорили на деньги, и отец или мать торжественно выкладывали
долларовую бумажку, как только тетя Адель открывала нам дверь.
Случалось, что не выигрывал никто, потому что невозможно было
вообразить какой-нибудь оранжево-красный цвет или переливы пурпурного и
бирюзового. И потому тетя Адель всегда оставалась для меня тайной, загадкой,
человеком, которого я видела, но никогда не знала. Ребенком я не испытывала
желания познакомиться поближе с этой пожилой тетушкой в странных одеяниях.
Иногда она устремляла на меня пристальный взор и улыбалась. Улыбка ее
не была недоброй. В ней было нечто заговорщическое, будто мне была известна
тайна, которой она пожелала поделиться только со мной. По лицу ее скользила
тень печали, и я инстинктивно чувствовала, что, чем бы ни была вызвана эта
печаль, она не имела никакого отношения к настоящему. Ее печаль и боль
коренились в прошлом, и ничто не могло их развеять, потому что ничто не
могло изменить этого прошлого.
Было в тете Адели и еще что-то, что я скорее чувствовала, чем замечала.
Она смущала мою мать. Что бы ни случалось с тетей Аделью или что бы она ни
делала, моя мать старалась при этом не присутствовать. Когда мне было лет
десять или чуть больше, я в первый раз услышала ее историю,
пересказывавшуюся шепотом. Мало-помалу с течением времени я сложила вместе
услышанные обрывки разговоров, хотя многого в них и недоставало. На самом