"Анатолий Нутрихин. Жаворонок над полем (Повесть о детстве Д.Менделеева) " - читать интересную книгу автора

тогда долго и нудно моросит. Однако в начале осени 1845 года дождило скупо.
Болота вокруг Тобольска обмелели: жаркая погода держалась все лето. На
иртышских отмелях застревали даже плоскодонные баржи. На улицах города
грудились пожухлые листья.
- Не быть бы пожару? - опасались старожилы.
- Авось обойдется... - успокаивали другие.
Утром 18 сентября в нижнем посаде задымилась пунька крестьянина Клима
Гасилова, стоявшая возле хозяйского пятистенка. Огонь заметили лишь тогда,
когда тот перекинулся на избу. К несчастью, дул сильный ветер, стаи искр
понеслись на соседние дома. Их крыши загорались: пламя набирало силу. Улицы
тревожно огласились призывными криками мужиков, женскими воплями и детским
плачем.
Гасиловские шабры рубили топорами заборы. Сбегались люди с баграми и
ведрами, совались к полыхающей избе и тут же отступали, отогнанные
непереносимым жаром. Огонь старались залить. Бабы и ребятишки передавали
ведра с водой, которую черпали в прудах. Прикатили упряжки пожарной команды.
По приказу брандмейстера его люди размотали шланги, заработали помпы.
Гудел церковный набат. Сполох был всеобщим: горело уже на нескольких
улицах. Воздух пропитался копотью. Едко пахло гарью...
К менделеевскому двору пожар не подступил. Но его обитателям пришлось
поволноваться. Кучер Ларион и лакей Яков влезли на крышу, плескали воду на
кровлю. На чердаке намочили стропила и доски фронтонов.
По распоряжению Ивана Павловича из сарая вынесли багры и ведра.
Наполнили водой три бочки, стоявшие возле дома. Потом Ларион угнал в верхний
город лошадей, коров и прочую живность. Туда же, к Фонвизиным, Марья
Дмитриевна отправила на повозке часть ценных вещей и деловые бумаги. Узнав,
что пожар усиливается, она пала на колени перед иконами, прося вместе с
Полей всевышнего избавить их дом от страшной напасти. К вечеру стихия
успокоилась. Ветер ослаб, и усилия людей не оказались бесплодны.
- Погасили, - сказал Менделеев-старший, войдя в спальню, где молились
жена и дочь. - Собери-ка ужин. Я порядком проголодался.
Ели часов в одиннадцать, то, что нашлось на кухне. Возбужденно делились
впечатлениями, пересказывали услышанное от соседей.
- Давно не было такой беды, - делился Иван Павлович. - Квартальный
сказал, что сгорело двадцать восемь домов, среди них: каменный купца Ершова,
свояка инспектора гимназии... И еще - восемнадцать флигелей, питейная лавка,
полицейская будка, Качаловский мост. Пострадали и люди, хотя смертных
случаев всего три...
Он помолчал, потом сказал жене:
- Надо добро обратно от Фонвизиных везти. Завтра отправь к ним с
подводой Лариона и Якова. И пусть узнают, не собирают ли у них на
погорельцев?
- Ларю и Яшу я пошлю, - отозвалась та. - А потом сама съезжу на бричке.
На погорельцев, разумеется, пожертвуем. Но многоне сможем, ирбитские купцы
долг не вернули.
- Тянут время, толстосумы, - вздохнул муж. - Соберем что-нибудь из
одежды и харчей...
- Хорошо, что помогаем несчастным, - сказала Поля. - Ужасный пожар!
Вспомню: от страха волосы шевелятся...
- Пожары - давний бич русских городов, - продолжил Иван Павлович. -