"Бранислав Нушич. Дитя общины " - читать интересную книгу автора

груши, другие утверждают, что его сглазили, а третьи не соглашаются: помер
он, мол, не от злого глаза, а от злой руки... Так или иначе, но до настоящей
причины его смерти мы доберемся только тогда, когда расскажем все по
порядку. Если из этой истории выбросить то, что напридумывали родственники и
друзья, коротая ночь возле покойника, то голая истина будет выглядеть
следующим образом; Алемпия вызвали в город к уездному начальнику, где ему
предстояло ответить за дурную привычку время от времени заготавливать
воз-другой дров в чужом лесу. Ну, а раз человеку надо убить целый день на
поездку в город, он решил, чтобы зря времени не терять, прихватить с собой
немного фруктов и продать их там. Замысел был превосходный, и помешать
расчетам Алемпия могло лишь одно пустяковое обстоятельство - у него не было
своего сада. Чтобы устранить и эту неувязку, он отправился с корзиной в
чужой сад и взобрался на грушу. Тут его заметил сторож, стащил с груши и так
жестоко поколотил, что он едва добрался до дому. С тех пор у него стала
побаливать грудь: сперва он кашлял по-мужски, потом - по-кошачьи. И под
конец, прости меня, господи, уже и не кашлял, а скорее шипел и говорил так
тихо, будто боялся кого обидеть. Захочет что-нибудь сказать, так не говорит,
а шепчет, будто какой божий угодник.
И болел-то он недолго - самое большее месяц. И как только, бедняжка, не
лечился, но если кому что на роду написано, разве лекарства помогут? Четыре
раза горящие угли в воду бросали, два кувшина настоя полыни выпил, веник под
подушку клал, кочергу через дом перебросил, купался в воде из семи родников,
надевал рубашку какой-то старой девы, но... все напрасно, на роду ему было
написано умереть, рок запечатлел это в книге судеб, а сторож на ребрах
Алемпия. Раз уж и судьба начала вести такую двойную бухгалтерию, пиши
пропало, никакие лекарства не помогут!
Как ни крути, а Алемпию все конец, хотя бы для того, чтобы потрафить
автору романа, которому, как назло, не обойтись без вдовы даже в первой
главе.
Алемпия похоронили пристойно, и Аника осталась бездетной вдовой. Ей
пошел всего двадцать третий год, была она красивая и сильная, в каждой руке
по здоровому парню могла унести. Оттого-то многие сомнение имели, не лупила
ли она своего покойного мужа, но это они зря - Аника с Алемпием в самом деле
жили дружно. За два с половиной года она всего раз пять или шесть брала его
за грудки, бросала под ноги и месила словно в квашне, а не на земле. Но и в
этих случаях стоило Алемпию чуть построже крикнуть: "Ой, Аника, отпусти,
ради бога!", как она его тотчас отпускала. Ну что был Алемпий против нее!
Недомерок. А она - как тополь, высокая да стройная. Щеки румяные, налитые,
будто у нее круглый год мясоед, а ведь, клянусь, все посты, даже самые
незначительные, соблюдала. Просто такою уж ее создал бог - ей даже шло быть
вдовой; прирожденная, можно сказать, вдова. И слезы, пролитые на похоронах и
в первую субботу, нисколько не попортили ей ни глаз, ни лица - как была, так
и осталась красавицей, - глядишь на нее и наглядеться не можешь.
"Давно у нас такой вдовы не было, такая вдовушка словно для попа
создана!" - говаривали на селе, но это так, разумеется, разговоры одни. Ну,
что зазорного в том, что поп Пера иной раз заглянет к Анике, утешения ради.
Любого другого можно было бы упрекнуть, но батюшка - лицо духовное, его
никак за это не упрекнешь. Разве что сами попы встанут на ту точку зрения,
что и поп - человек, тогда, конечно, в чем-то можно было бы упрекнуть и
батюшку. Так, например, можно было бы упрекнуть батюшку за то, что он ни