"Герцель Новогрудский. Дик с 12-й Нижней " - читать интересную книгу автора

Было холодно, и Майк замерз. Вот он и спросил:
"Скажите, миссис, а в аду очень жарко?"
"Как в пекле, - сказала миссис. - Собственно, ад это и есть пекло".
"Хорошо бы туда!" - сказал Майк и подул на свои руки.
Ну, тут ребята рассмеялись и сказали миссис, чтобы она дала Бронзе
адрес, как проехать в ад. "Какой бронзе?" - не поняла очкастая. Тут все
снова рассмеялись и стали тыкать в Майка пальцами и говорить: "Вот она,
Бронза!" А Майк рассердился и выругался. Тогда миссис тоже рассердилась,
покраснела, сняла очки и заявила, что они гадкие, скверные мальчики, что она
уже видит на них печать порока и что всех их ждет ад.
После этого она ушла, а ребята стали дурачиться и искать друг на друге
печать. И что самое удивительное: на ладони Бронзы все действительно увидели
круглый лиловый штемпель - череп, кости крест-накрест и крупно написанное
слово "яд".
Ребята даже глазам своим не поверили. А он, Дик, говоря по правде,
подумал: не натворила ли чего с Майком очкастая миссис, не колдунья ли она?
Но Бронза тут же достал из кармана старую гуттаперчевую печать. Оказывается,
он ее за день до этого выменял.
Тогда стали приставать к Бронзе, чтобы он припечатал всех страшной
печатью. Ребята подставляли ладони, а младшему братишке Чеза Николса печать
поставили на лбу. Он сначала был доволен, но потом разревелся: испугался,
что дома достанется. Пришлось поплевать и размазать, чтобы хоть черепа не
видно было:
Когда не спится, Дик часто делает так: думает о том о сем, пока не
остановится и не начинает все разматывать в обратном порядке. Это интересно.
Вот, например, он думал сейчас о братишке Чеза Николса. Почему он вспомнил о
нем? Потому что вспомнил о печати Бронзы. А она с чего взялась? С печати
порока, про которую сказала очкастая миссис. А очкастую он вспомнил потому,
что та говорила про ад. А мать считает, что даже ад после Нью-Йорка может
показаться пляжем в летний день.
Вот оно откуда все пошло: он начал с того, что думал о ма и о том, что
ей до смерти не нравится здешняя жизнь.
Но мать странная. Что ей здесь не нравится? Конечно, там, в Канзасе, на
ферме, где она жила, было просторно и воздух там хороший. Но ведь Нью-Йорк,
как-никак, тоже чего-нибудь стоит. Ведь это, как-никак, здорово - жить в
самом большом городе на свете! Посмотришь, сколько народу всюду на улицах, -
и знаешь: весь мир обойди, а так много людей в одном месте не встретишь.
Посмотришь на небоскребы - и тоже знаешь: выше их нет. И подземной дороги
длиннее, чем в Нью-Йорке, нет. И улицы, как нью-йоркский Бродвей, нет. На
Бродвее ночью светлее, чем днем. Там столько электрических реклам горит, что
ослепнуть от света можно. А автомобилей сколько! Говорят, в Нью-Йорке на
каждых четыре человека приходится одна машина; говорят, все нью-йоркцы от
мала до велика в любую минуту могут сесть в автомобили и укатить куда хотят.
Ни одной души в городе не останется.
Дик попытался представить покинутый жителями Нью-Йорк, но сразу
вспомнил о себе и о своих: что-то тут не так. Вот их, Гордонов, как раз
четверо: ма, па, он и маленькая Бетси. Выходит, у них на четверых должен
быть автомобиль. Но его нет. Значит, если все уедут, они останутся. А Грины?
Грины - тоже, хотя км даже полторы машины полагается, потому что вместе с
бабушкой их шестеро. И бабушка, как рассказывает рыжий Майк, у них не такая,