"Алексей Новиков-Прибой "Поход" (Цусима. Кн. 1)" - читать интересную книгу автора

Другой гальванерный старшина, Николай Романович Козырев, узкогрудый и
всегда согнутый, с сухим рябоватым лицом, знаток русской и всеобщей
истории, никогда не унывающий человек, весело промолвил:
- Да, месяцев через пять, не раньше.
- А может, и совсем не придется походить по русской земле, -
недовольно отозвался мрачный гальванер Алференко.
Все трое были мои друзья. Беседуя с ними, я понял, что они уже
знакомы и с нелегальной литературой. Считались хорошими и надежными
товарищами.
Тут же находился и мой прежний знакомый, с которым я плавал на
крейсере "Минин", кочегар Бакланов. Человек этот был чрезвычайно ленив и
грязен, славился тем, что мог, забравшись куда-нибудь за двойной борт,
проспать тридцать часов подряд. При своем низком росте весил около шести
пудов, настолько он был широк. Покатый лоб с шишками, густые брови,
широкий нос седлом, заплывшие и насмешливые глаза, презрительно вывернутые
толстые губы, крупный и тупой, словно колено, подбородок, - все эти черты
выделяли его лицо из общей массы. Страдал он, несмотря на свою
неповоротливость и малую затрату энергии, обжорством и постоянно жаловался:
- Казна с голоду не уморит, но и досыта не накормит.
Я никогда не забуду случая, какой произошел с ним три года назад. На
верхней палубе крейсера "Минин" он столкнулся с Рожественским. Бакланов
давно сменился с вахты, но, по обыкновению, был грязен. Адмирал
рассвирепел и, призвав двух вахтенных унтер-офицеров, приказал им:
- Вымыть это чучело! Да хорошенько! Не жалеть ни соды, ни мыла! И
песком продраить его!
Кочегара схватили, раздели догола и окатили из шлангов водою. Потом
четыре здоровенных матроса взялись смывать с него грязь. Натирали, не
жалея силы, песком голову, шею, лицо, уши и все остальные части тела.
Кочегар ворочался, кряхтел, морщился. Опять поливали его из двух шлангов,
струи которых били настолько сильно, что он едва удерживался на ногах;
опять принимались надраивать его песком, как медяшку, стирая на нем кожу
почти до крови. После этого мыли еще с мылом и содой. Через полчаса его
нельзя было узнать: таким чистым и с такой тонкой и нежной кожей он,
вероятно, был только в первый день своего рождения.
На "Орле" у кочегара был неразлучный земляк, минер, по прозвищу
Вася-Дрозд. Так прозвали его за то, что он сочиняя стишки сам распевал их,
как песни. Правда, стихи его были слабые, сентиментальные, со слезой, но
матросам они нравились. Длинноногий, с большой вихрастой головой, он
ходил, немного горбясь, как будто носил на себе тяжелый груз. Характеры у
обоих были совершенно различные: один слишком ленив, махнувший на все
рукой, другой слишком кипуч, мечтавший завоевать жизнь. Выходили они на
бак как будто для того, чтобы обязательно поругаться между собою.
И сейчас кочегар Бакланов, сидя со своим другом на выступе
двенадцатидюймовой башни, сказал:
- Уходим, Дрозд, в чужие моря.
- Ну и что же?
- Пой отходную.
- Почему отходную?
- Угробят тебя японцы.
- А тебя?