"Геннадий Новожилов. Московский Бисэй " - читать интересную книгу автора

Болгарию, а она заходила цветы поливать, - не очень задумываясь,
импровизировал Костя.
- Да у тебя же только один цветок. Не проще было его, пока не
вернешься, поставить к соседке?
- Ну, не знаю, не знаю. Тогда у меня была масса цветов.
В другой раз допытывались:
- Кость, а ты был женат?
Он немного грустнел:
- Скорее нет, чем да. А впрочем, не знаю, не знаю.
Он неплохо зарабатывал. Работал много, притом оставаясь лентяем. Все
время ныл о какой-то фантастической пенсии, получив которую сделался бы
абсолютно счастливым. Был клептоман на всевозможную ресторанную, ни к чему в
доме не пригодную мелочь. Зачем-то крал меню, таблички с надписями "нет
мест", "зарезервировано", "стол не обслуживается", салфетки с эмблемой
заведения; в школе носил кличку Багдадский Вор.
Вдруг он проснулся и сел. За окном - ночь. По стеклам струились кривые,
как на географической карте, дождевые речки. С улицы, держась за нижний
выступ рамы, заглядывала цыганка. "Сейчас будет грозить пальцем", - заключил
изучивший повадки призрака Костя.
Цыганка сверкала очами, вглядываясь через мутное стекло в окаменевшего
Костю. Торчащие из трусов белые Костины ноги почему-то страшно замерзли, как
будто высунуты были из жарко натопленного чума под северное сияние. Правая
рука цыганки оставила раму и принялась грозить пальцем. Минуту она силилась
удержаться левой рукой, но силенок не хватило, цыганка сорвалась и с воплем
полетела с двенадцатого Костиного этажа.
- А что я каждый раз тебе толкую, дурында, - прошептал до того не
произнесший ни звука Костя. Посидев некоторое время, он вдруг заметил нечто
странное: мебель и все барахло было на месте, только комната стала вдвое
просторнее. "Ну да, - сообразил Костя, - я ведь мечтал о большой комнате. И
вот сбылось!" Он вытянул шею и заглянул в коридор. Коридор оказался таким
длинным, что где-то далеко-далеко, как в пресловутом перевернутом бинокле,
виднелась входная дверь.
"Тьфу ты, черт, это ж сон!" Костя подобрал с пола сползший плед и с
облегчением упал головой в подушку. И тут же вскочил, проснувшись взаправду.
Было утро, стало быть, пора на работу. Костя поднялся и начал жить:
набулькал в чайник воды, поставил кипятить и отправился бриться.
Намылил щеки, провел борозду и тут же порезался. Вспомнил цыганку,
чертыхнулся. Засвистел чайник. Прижав к щеке покрасневший кусочек ваты,
побежал выключать газ. Вернулся в ванную, добрился, думая о цыганке, заклеил
порез пластырем. "Чего это она вылезла?
Соскучилась, что ли?"
В Тбилиси то было. Много лет тому назад Костю пригласили на
"Грузия-фильм" нарисовать кино о печальной, но отчаянно романтической
жизни двух влюбленных мышей, страдавших под игом старого феодала-крысы,
всечасно жаждущего любовных утех. Однажды, после кутежа с братьями
художниками на старинного литья балкончике, висевшем над отражавшей звезды и
фонари Курой, сверкающим утром поднялись они в кабинке фуникулера на вершину
Мтацминды. Компании требовалась немедленная помощь: почти до утра слышала
благоухающая розами и оглушенная цикадами ночь многоголосье Костиных
приятелей.