"Дмитрий Новиков. Комплекс полноценности " - читать интересную книгу автора

переулки и безлюдные площади. Я пошел к Башне, и она светила мне из ночи,
как косая перекладина на православном кресте: рай - там!
Я хотел поехать к тебе осенью, чтобы дождь и печаль, а оказался весной,
и твои деревья уже с листьями, а у меня дома еще лежит снег. И было страшно,
что весна эта окажется слишком сладкой, воздух слишком вкусным, ночь слишком
теплой. Ты должен быть каким угодно, только не приторным. Я настороженно
приглядывался к тебе, боясь ошибиться, но ты не обманул. Секрет твой
оказался прост и прекрасен. Я мечтал о тебе в осеннем Кронштадте, и вот
весной ты чем-то неуловимо похож на осенний Кронштадт, зимний Мурманск очень
отличается от тебя, но здесь есть своя сопка - монмартская. Труднее всего
сравнивать тебя с весенним Питером - вы сильные и разные, но девушки ваши
похожи своей красотой. Так я думал, и мне было хорошо идти одному, а между
домами светила Башня, как месяц на лесной дороге.
Внезапно, сам не ожидая того, я очутился на Елисейских полях. Все
освещено, снует народ, стада машин, и ночь как день. Вот так, первый раз в
жизни приезжаешь в Париж, ночью бредешь неведомо куда, и оказываешься в
знакомых местах. Слава интуиции. Быстрый взгляд налево - Арка. Все, Париж, я
тебя знаю.
Посомневавшись, несмело вошел в бар и подошел к стойке.
- Бонсуар, месье!
- Hi, - безнадежно сказал я, - Do you have calvados?
- Sure, Sir, - без усилия перешел на английский бармен и налил большую
рюмку кальвы и чашечку кофе.
- Where are you from, America? - спросил он.
- No, from Russia, - недружелюбно ответил я и услышал, как он, отойдя к
другому концу стойки, сказал своему напарнику: "Moskovit".
Я не знаю, было ли это обидно для меня или нет, но я сидел за столиком
и потягивал из большой рюмки удивительно душистый и терпкий кальвадос. Я
угрюмо смотрел на людей, проходящих мимо, а душа пела и кружилась. За окном
была видна Арка, посетители смеялись и болтали, официант подходил к ним и
шутил, а я сидел и был счастлив мрачным, темным, парижским счастьем. Я был
чужой среди этих людей, но город был наш общий.
Послушай-ка, Лютеция, я не знаю тебя, и, наверно, никогда хорошо не
узнаю. Утренний рогалик с маслом и кофе никогда не станут моим привычным
завтраком, а в похмельные утра я люблю есть кислые щи. Я куплю себе такую же
одежду, какую носят твои обитателя, но она истреплется задолго до нашего
нового свидания, и я вернусь к тебе таким же смешным, как в первый раз, и
дешевые лавочники будут издалека узнавать во мне русского. Но в твоем имени
для меня так много букв, означающих любовь, и я, бывший "подросток былых
времен" признаюсь тебе в ней и не могу удержать ее внутри себя, хотя и
недостаточно уверен, нужна ли она тебе.
Вокруг все было чисто и пристойно, люди милы и равнодушны, тротуары
вычищены пылесосом. Кольнуло сомнение - не Копенгаген ли это какой, но в
ответ за темным окном бара пробежал, покачиваясь, хорошо одетый, пьяный,
плачущий господин с галстуком набекрень, и я поверил окончательно - я
доехал.
А потом быстро пролетели дни, прокружился город и исчез, как утренний
сенной туман. Самолет ударился об аэродром и побежал, уставая. Я спустился
по трапу и вошел в серость северного утра. Снег все еще лежал на земле, лишь
кое-где мазнуло светло-зеленым. Было холодно, и я опять оказался неприлично