"Евгений Носов. Моя Джомолунгма (Повесть) " - читать интересную книгу автора

голубее и чище в раме окна квадратик неба. Тем ярче в нем свечение
растворенных солнечных лучей. Я вижу его будто со дна глубокого колодца.
Наверно, только из его сумеречной глубины можно почувствовать, как это
здорово - ходить под таким небом. Почему люди не радуются этой возможности?
Почему порой их больше радуют какие-то пустяки?
За окном я вижу наш старый тополь. Только одну вершину в черной короне
грачиных гнезд. Толстые ветви золотисты от солнца. Они как руки великана
узловатые и сильные. Сквозь кору проступают крученые жгуты мускулов.
Дерево поднимает свои руки к солнцу, отогревает большое, сильное тело в
его лучах.
Я один в этой комнате. Дом затих в сонном оцепенении. Даже
жучки-древоточцы затаились в его бревнах. Только на стене в квартире Симона
Александровича вяло, как старое, изношенное сердце, стучат часы. У меня
много времени думать о себе, о людях, с которыми я живу, обо всем живом и
неживом. Никогда бы раньше не поверил, что эта маленькая картина живого мира
в темной раме окна может вызвать столько мыслей и занять столько времени.
Я подолгу разговариваю с тополем. Я не произношу никаких слов, не задаю
вопросов. Просто лежу на своей койке с распахнутой книгой на груди, с
заложенными под голову руками и гляжу в окно. Может быть, я один и гляжу на
тополь. Я беседую с ним молча. У меня с ним давний разговор.
Когда я был меньше, я спрашивал его о простом - что он такое? Живой он
или мертвый? Что такое корни и листья? В нем всегда я находил непонятное и
удивительное. Потом я спрашивал его не о том, что он, а зачем он. Зачем
вырос такой огромный? Для чего ему нужна такая высота, такие могучие ветви,
такие глубокие корни? Для чего он изо всех сил тянется к небу? Просто
жадничает? Просто греется на солнце? Зачем ему надо каждую весну
разворачивать огромный шатер листьев, чтобы потом сбросить их под ноги
прохожим? Для чего жизнь ему дала такую форму, такую судьбу? Почему она не
сделала его слоном, буйволом, человеком? Доволен ли он тем, что он тополь, а
не что другое? Всю жизнь ему стоять на этом месте, над этим домом. Он даже
не сможет отойти в сторону, если загорится дом. Не сможет пожаловаться, если
в него вобьют гвоздь, не сможет прогнать обидчиков.
Я спросил однажды у Никифора, когда он был в хорошем настроении.
- Дядя Никифор, зачем растет дерево?
- Энта вот? - Никифор долго глядел на тополь из-под своей лохматой
шапки. - Энта ни за чем. Пустое дерево. Будь бы яблоня или груша, компоту
наварить можно. Опять же, если дуб: на постройку. А энта - сплошная морока.
Один сор от него. Весной грачи донимают, всякий хлам сыплется, мести не
успеваешь. Осенью - листья. Поразбросает по всей улице - соседние дворники
ругаются. "Твой, говорят, тополь - ты и мети". А по мне - хоть сейчас его на
дрова. Пустое дерево.
А для меня оно не было пустым. Я излазил его до последнего сучка,
который только мог меня выдержать. Я знаю на ощупь каждый сантиметр его
могучего ствола, морщинистого, в глубоких складках, как кожа старого слона,
и все его исполинские ветви: бархатисто-гладкие, золотисто-зеленоватые, с
черными бородавками отмерших сучков, согретые внутренним теплом, которое
ощущаешь, если приложиться щекой. Его ветви сами по себе уже целые деревья.
На них можно лежать на спине и ни за что не держаться. Они собраны вместе
вокруг одного ствола, как тополевая роща.
Этот тополь - моя Джомолунгма. Я истратил на восхождение на нее многие