"Евгений Носов. И видит сны машина" - читать интересную книгу автора

кипение страстей, отвел в дальний угол машинного зала, приговаривая:
"Посдержаннее, старик, посдержаннее...". А со спины слышалось: "Да он жизни
не знает, мышь кабинетная! Обкормился классикой и теперь шипит на всех, что
ж-живут не так, как всякие т-т-там Ленские и В-вволконские!" Лесик так
разволновался, что снова начал заикаться.
Ровина было трудно вывести из себя. Даже ураганы и смерчи
разбушевавшегося руководства он переносил стойко, интеллигентно-выдержанно.
Только Лесик как-то странно детонировал его спокойствие, и тогда Виктор,
бледнея и багровея, чудом сдерживая себя, отчаянно перепирался с Андреем.
После таких вспышек Ровин надолго выключался из рабочего режима. Этим я и
воспользовался. Вроде как успокаивая Виктора, я с большой осторожностью,
исподволь, вызнал у него, какие программы и информация заложены сейчас в
машине. Раньше меня это как-то не особо интересовало, но программисты народ
железный: "Да - нет", "вопрос - ответ", а Виктор - он вдвойне железный,
потому как он ведущий по программному обеспечению, и он вкратце, в три
приема объяснил мне, что в массивы "забито" содержание всех томов БСЭ, тесты
на распознавание зрительных и графических образов, большая программа по
декодированию речи, много "спецуры", ну и, само собой, математика. А узнал я
это в три приема потому, что Виктор прерывал свои объяснения перестрелкой с
Лесиком, который медленно, хотя и неуклонно, приближался к выходу из
машинного зала. Андрею, очевидно, сегодня было просто некогда стреляться с
Ровиным, и уже от дверей он, сказав что-то уничижительное напоследок,
оставив за собой последнее слово, гордо покинул зал.
- Алексей,- через некоторое время сказал мне немного опомнившийся
после дуэли Виктор,- но ведь Лесик просто хам. Не то что с гнильцой в душе,
а с самой настоящей помойкой! (Ну вот, и этот тоже о душе, подумал я,
внутренне содрогнувшись). Как ты можешь с ним ладить?..
В голосе Виктора был укор, а я почувствовал себя бесхребетной амебой,
способной расплываться в разные стороны. И если уж вешать ярлычки на душу,
то у меня она, верно, липкая и скользкая. Посчитал неудобным рассказать всем
о ночных видениях, не могу отказать в приюте своей бывшей жене,
возвращающейся ко мне всякий раз, когда у нее случался трагический финал ее
очередной и непременно пламенной любви, для чего-то я все время пытаюсь
примирить взаимоотталкивающихся Ровина и Лесика, поддерживая с обоими
довольно теплые приятельские отношения. И странно, что оба они считали меня
своим другом, и я почему-то искренне верил обоим. А что, собственно, не
устраивает Виктора, вдруг подумал я, делить мне с Лесиком нечего, в душу к
нему я не лезу. Я и с начальством умею ладить. Ну вот такой я, амебный!
Хочешь - лопай, не желаешь - выплюнь! У меня, может, только и осталось
своего, что мысли. Если у человека осталось только одна уникальная
способность совмещать несовместимое - говорить на то, о чем думает, так не
один я такой...
Раздражение пенилось во мне духопротивной брагой. Всем только и нужно
- покопаться в душе другого, все только и мечтают сменить там обстановочку.
Вот у Виктора там ампир, у Лесика - модерн. Ценности разные у всех, а все
одно - все люди. И у каждого свое. Ну и лелей свое, если не можешь что-то
изменить! Я вот не могу изменять, я приспосабливаюсь. Так чем же я лучше
Лесика? Чем я хуже тебя, Виктор?..
Но моя мелкая душонка не позволила ничего этого произнести вслух. А
может, напрасно я таюсь? Может оп, как раз тот, кто может понять меня, кому