"Евгений Носов. Солнечный Ветер" - читать интересную книгу автора

островку шныряют матросы, и Пэгги и Мэгги - так называли друг друга девицы
- приходилось прятаться от них. "Ведь они до того злые,- говорила Мэгги,-
что на забор кидаются". Да, бывает, залетают сюда случайные самолеты - тоже
приходится запираться в казармы. Можно было бы вызвать самолет, да только
рация уже месяц как испортилась. Ее же нужно промывать спиртом, а сержант
этот спирт настаивает на апельсинах - виски таким образом себе делает.
"Если ты, парень, выпить хочешь, то потряси как следует сержанта,-
советовала Пэгги.- Я еще ни разу трезвым его не видела...".
А потом они по очереди подходили ко мне и твердили, что все им
опостылело за два года - и остров, и служба эта, и любовь,- что хотят они
ребенка, хотят материнства взамен всего, что у них было и есть в жизни.
Сержант же комментировал такое их желание следующим образом: "Завербовались,
стервы, на пять лет и уже собираются улизнуть, да на корабль их не пускают.
Ты, лейтенант, не слушай их, они ведь как думают: раз ты не в себе, то тебя
можно и охмурить - скажут, что ты их изнасиловал, родят от тебя, а эксперты
подтвердят твое участие в этом. Если они родят от какого-нибудь матроса или
летуна, то попадут под трибунал - это в контракте оговорено. Какой же
матрос сознается, что он насиловал! Он же свидетелей наберет, которые
подтвердят, что девицы сами накинулись на него. А ты вроде как
невменяемый..."
Что я мог сказать в ответ сержанту? Я спрашивал у него, что это значит
-"насиловать", "родить"... Я познавал значения слов...
3
Так я провел месяц на острове. И за это время мне удалось почти
полностью овладеть словарным запасом сержанта, Пэгги и Мэгги. Я даже
научился считать, стал вести учет каждому новому слову, коллекционировать
их. И однажды, когда сержант привел меня в диспетчерскую авиабазы, я вдруг
обнаружил там очень странный знак на транспаранте. Он мне что-то напомнил
знакомое-знакомое. Я спросил сержанта, что это за самолетик в кружке.
Сержант в удивлении воззрился на знак. "Какой же это самолетик? - возразил
он.- Это знак радиационной опасности". А на мой последовавший вопрос он
невнятно и путано объяснил, что радиация - это смертельно, а когда
загорится транспарант с этим "самолетиком" в кружке", передразнил он меня,
значит, пора собираться в могилу: бельишко приготовить, написать завещание,
по которому все остается богу, потому как больше некому, да поминки по себе
справить.
В этот день мне уже стало не до новых слов, все мои мысли были заняты
только одним, шестьсот девятнадцатым словом в моей коллекции,- радиация.
Оно держало меня, тревожило чем-то, и я все силился понять, почему оно так
знакомо мне, что связано у меня с этим знаком.
И тогда ко мне стала возвращаться память... Нет, пожалуй, не
возвращаться: я ее вызывал. И когда что-то приходило, я мог описывать
словами те извлеченные из глубин мозга образы.
...все черное. Сникшие голые деревья, черные травы, мертвенно-мутная
вода. Горящие дома, горящие машины, тлеющие трупы... Странное пятно на
асфальте, словно кто-то обводил контуры лежащего человека. Женская нога,
обутая в кокетливую туфельку лежит на обломках. Так вот, отдельно, сама по
себе, как принадлежность, как сменная часть тела. Мимо тенью движется
собака, бритая наголо. Кому нужно было брить ее?.. Небо не видно, что-то
серое и плотное висит низко над руинами. Но и руины тут же скрылись за