"Шарле Нодье. Вопросы литературной законности " - читать интересную книгу автора

отдельности будет похожей, целое непременно выдаст подражателя. Так, я могу
допустить, что Гийом дез Отель или кто-то из его современников, не
уступавший ему в остроумии, сумел вставить в роман Рабле крохотную главку,
которая естественно растворилась в пространном повествовании и не вызвала
никаких подозрений; но я никогда не поверю, что Гийом дез Отель написал всю
пятую книгу. Недавно я листал довольно любопытный сборник подражаний такого
рода, но ни одно из них не превышает нескольких печатных страниц {*}.
{* Сходным образом обстоит дело и в живописи, где такие композиции
именуют _пастишами_. Подражатель схватывает какую-либо особенность манеры
художника, как правило, ту, которая лежит на поверхности и первой бросается
в глаза, отчего обыватель нередко принимает подделку за подлинник. Однако
внимательный зритель, которого в первую очередь волнует скрытая в полотне
мысль, быстро понимает, что висящее перед ним полотно не принадлежит кисти
Рафаэля, Лесюэра или Жироде. На полотнах Гвидо головам не хватало
объемности; Джордано из Неаполя наловчился писать плоские головы, которые
сбывал дилетантам по весьма дорогой цене. Тем не менее ныне картины Джордано
ценятся невысоко, и знатоки, насколько мне известно, хорошо умеют отличать
их от полотен Гвидо. Замечательным мастером пастиша был Тенирс, а Бон
Буллонь, подражавший Гвидо еще лучше, чем Джордано, ухитрился провести
самого Миньяра, который отомстил за обман, посоветовав подражателю всегда
писать, как Гвидо, и никогда - как Буллонь. Впрочем, всех этих художников мы
до сих пор помним отнюдь не благодаря пастишам. Умение писать пастиши вовсе
не обличает в художнике выдающиеся способности; я знал одного немецкого
живописца, который был в состоянии намалевать самое большее вывеску, но
внезапно открыл в себе талант копировать "Интерьеры соборов" Питера Неефа, и
пастиши эти были поистине блестящими. Говоря о пастишах, я не имею в виду
точную копию той или иной картины; копирование - особый, очень нужный
ученикам, а подчас и мастерам труд, идущий на пользу также и публике,
которая получает благодаря ему новые экземпляры прекрасных и редких
произведений искусства. Копиист должен работать более тщательно, чем
создатель пастишей, которому, в свою очередь, потребно больше ума и пыла;
однако создания второго любопытны - и не более того, тогда как труд первого
приносит несомненную пользу. Впрочем, если копиист вздумает обмануть доверие
покупателей, его деятельность может из полезной превратиться в преступную.
Как бы там ни было, чем точнее копия воспроизводит оригинал, тем лучше,
однако большой точности копиист достигает редко, поскольку для этого он
должен сравняться талантом с творцом подлинника, иначе говоря, тоже быть
великим мастером. Например, когда Андреа дель Сарто копировал прекрасный
портрет Льва X работы Рафаэля, копия вышла такой совершенной, что даже
Джулио Романс, писавший одежды на этом портрете, не мог отличить подражание
от подлинника. Сходным образом Никола Луару удавалось передать в своих
копиях величие пейзажей Пуссена.}
К числу самых известных принадлежат подражания Гезу де Бальзаку и
Вуатюру, написанные Буало и помещаемые в некоторых изданиях его сочинений.
Этот великий писатель знал толк в стилизациях, о чем позволяет судить и его
подражание Шаплену (см. примечание Н), блестяще передающее варварскую,
тяжеловесную гармонию образца. Такая сатирическая стилизация имеет
бесспорные достоинства, поскольку обнажает смешные стороны скверного языка
или мнимого таланта. Сам Мольер не гнушался ею в "Жеманницах", "Ученых
женщинах" и "Мизантропе", где так забавно высмеял вычурный язык некоторых