"Шарле Нодье. Библиоман " - читать интересную книгу автора

за 700 ливров, была продана за жалкие 214 франков.
- Но я имел в виду совсем иное, - сказал в замешательстве служитель
церкви. - Я спрашиваю вас, сын мой, что вы думаете о божественном
происхождении Иисуса Христа?
- Ладно, ладно, - отвечал Теодор. - Давайте условимся: кто бы что ни
говорил, я настаиваю, что "Toldos Jeschu" {"Родословие Иисуса"
(древнеевр.).}, из которого этот невежественный пасквилянт Вольтер почерпнул
столько вздорных побасенок, достойных "Тысячи и одной ночи", есть не что
иное, как злобная и бездарная выдумка раввинов, и что сочинение это
недостойно занимать место в библиотеке ученого!
- В добрый час! - вздохнул почтенный священнослужитель.
- Разве что в один прекрасный день, - продолжал Теодор, - отыщется
экземпляр in charta maxima {В полный лист (лат.).}, о котором, если мне не
изменяет память, идет речь в неопубликованной мешанине Давида Клемана.
На сей раз священник довольно громко застонал, вскочил со стула и с
волнением склонился над Теодором, дабы честно и прямо объяснить больному,
что у него тяжелейший приступ библиоманической горячки, описанной в "Журнале
медицинских наук", и что сейчас ему не следует думать ни о чем, кроме
спасения собственной души.
Теодор не принадлежал к числу тех глупцов, которые решительно отрицают
существование Бога, но наш друг потратил так много сил на бесплодное
изучение буквы множества книг, что у него не хватило времени постичь их дух.
Даже в ту пору, когда он был совершенно здоров, теории бросали его в жар, а
догмы вызывали столбняк. В богословии он разбирался хуже сенсимонистов. Он
отвернулся к стене.
Долгое время он лежал молча, и мы уже решили было, что он скончался,
но, подойдя к нему, я услышал глухой шепот: "Треть линии! Боже правый! Боже
милостивый! Как отдашь ты мне эту треть линии и хватит ли твоего могущества,
чтобы исправить непоправимую ошибку переплетчика?"
В эту минуту в комнату вошел один библиофил, приятель Теодора. Ему
сказали, что больной при смерти, что в бреду он утверждал, будто аббат
Лемакрье создал третью часть света, а четверть часа назад утратил дар речи.
- Сейчас проверим, - сказал библиофил.
- По какой ошибке в нумерации страниц узнается хороший эльзевировский
Цезарь 1635 года? - спросил он Теодора.
- 153-я страница вместо 149-й.
- Отлично. А Теренций того же года?
- 108-я вместо 104-й.
- Черт возьми, - заметил я, - Эльзевирам в 1635 году не везло с
цифрами. Хорошо, что они не стали печатать в том же году таблицы логарифмов.
- Превосходно, - продолжал приятель Теодора. - А ведь поверь я болтовне
этих людей, я думал бы, что ты на волосок от смерти!
- На треть линии, - подхватил Теодор слабеющим голосом.
- Я знаю о твоей беде, но по сравнению с тем, что приключилось со мной,
это сущая ерунда. Вообрази, неделю тому назад на одной из тех никому не
ведомых распродаж, о которых можно узнать лишь из объявления на двери, я
упустил Боккаччо 1527 года - такой же великолепный экземпляр, как твой, в
венецианском переплете из телячьей кожи, с остроконечными "а" и множеством
"свидетелей". И ни одной подложной страницы!
Теодор не мог больше думать ни о чем другом: