"Галина Николаева. Жатва" - читать интересную книгу автора

выключатель. На кровати сидел мужчина и торопливо натягивал сапоги.
Он с трудом распрямился, и Василий узнал в нем тракториста Степана
Мохова.
Худой, узкоплечий, в белой рубахе, Степан стоял у кровати, и Василий
видел, как что-то бьется у него на шее, в ямке между ключицами.
В одно неуловимое мгновенье Василию вспомнилось все: и первые встречи с
Дуняшкой, и первый враг, убитый в рукопашном, и ярче всего тот час, когда
он, раненный, лежал в лесу, глотая снег, и мысленно прощался с Авдотьей,
плакал от тоски, любви и жалости к ней.
Его охватил один из тех приступов болезненной ярости, которые появились
у него после ранения. Мрак и свет смешались в глазах, мысли исчезли.
Он двинулся к Степану. Кулаки его выросли, отяжелели, и ой сам ощущал
их тяжесть.
- Васенька! - крикнула жена.
Лампочка раскачивалась на проводе, и тени, то сжимаясь, то удлиняясь,
метались по стенам. Василий подошел к Степану и поднял руку:
- У!.. Ты!..
Степан не пытался защищаться. Он стоял прямо и смотрел в упор в глаза
Василию светлыми, почти белыми, глазами. И вдруг Василий увидел на уровне
своего кулака зубчатый, сросшийся с костью шрам на виске Степана. Височная
кость была изуродована и казалась хрупкой, тонкой, бугристой. Василий
остановился с поднятой рукой: он не мог ударить по этой кости, не мог
прикоснуться к рубцам, оставленным фашистскими пулями.
Он стоял с поднятой рукой и смотрел одновременно и злобно, и жалобно.
Тогда Степан негромко, но твердо сказал:
- За что, Василий Кузьмич? Я в твой дом не вором пришел...
- Васенька! - крикнула жена. - Ведь ждала, ждала!..
- Много ли жданки твоей было? День? Час? - он отвернулся от Степана и
хрипло оказал - Детей!..
Авдотья бросилась к детской кроватке. По спине Василия прошел озноб -
он увидал свое лицо, маленькое, нежнорозовое, но свое собственное.
Он узнал свои угольно-черные брови, будто переломленные посредине, свои
ноздри с подрезом и свою привычку держать голову вниз и набок.
Так сладко и удивительно было встретить и узнать самого себя, свое
первое, не примятое жизнью детство, что Василий забыл обо всем, дрогнул и
потянулся к теплому комочку родного, кровного, безобманного.
- Дай! - сказал он жене.
Но маленькая Дуняшка скривилась, заплакала, закричала:
- Уйди! Уйди! - и потянулась к Степану.
Она то сжимала кулаки, то с силой растопыривала пальчики и требовала,
просила, негодовала, плакала:
- Папаня же! Папаня!
Степан стоял рядом и не смел подойти к ней.
- Возьми! - сказал отец Степану.
Катюша сразу узнала его, спрыгнула с печи и шопотом сказала: "Папа!"
Она была совсем барышней, косы у нее были заплетены от самых висков и
уложены по-городскому. Она прижималась к нему мягким носом и шептала:
"Папа!"
Степан ушел в кухню. Василий лег на кровать. Жена подошла к нему:
"Вася..." Он притворился спящим. От всего пережитого он окаменел и не мог ни