"Галина Николаева. Битва в пути" - читать интересную книгу автора

- То самое, за чем ты бегал сегодня! - оборвал его Дмитрий. - Завтра я
тебе это так растолкую, что вовек не забудешь! А сейчас марш в постель!
Катя увела сына.
Уехал старик. Все улеглись.
Бахиревы разместились в большом кабинете Вальгана.
Катя спала на тахте, прижав к себе Рыжика.
Рыжик то вскрикивал, то бормотал во сне:
- За пальто хватают!.. Пустите, дяденька! Костька! Бросай пальто, ныряй
в окошко!
Дмитрий не мог уснуть, - он сидел на краю раскладушки, прислушивался к
дыханию измученной волнением жены, к бормотанию сына. За окном сновали
машины. Возле окна стояла пальма, и тени от ее листьев скользили,
безостановочно переплывая со стены на стену, то разрастались в свете фар, то
сжимались и таяли в полумраке и все качались, все меняли свои очертания. И
мысли, одолевавшие Дмитрия, были так же изменчивы, то огромные, то малые, и
так же неясны, неустойчивы. Все пережитое за ночь вставало в памяти. Широкие
ладони умершего, фосфоресцирующее марево над Домом Союзов, Рыжик,
появившийся на пороге, словно воскресший из мертвых. Рыжик жив, а чей-то сын
с белым лбом... Он не вернется под отчий кров. Что притянуло и что погубило?
Копытом коня провело по лбу полосу, как отметину. За что отмечен? За слишком
горячую любовь, за безудержную веру, толкающую туда, в самую гущу?
Мысли неслись в растревоженном, бессонном мозгу.
Дмитрий привык к потрясениям войны. Он умел оставаться спокойным в
горящих цехах. Даже в самые тяжелые военные дни он неизменно сохранял
трезвость в оценке происходящего, точность в расчетах будущего. Эта
трезвость оценок и точность расчетов были его главными чертами. Сейчас он
как бы терял их на время, а значит терял себя.
Он думал: когда умирает отец, встает перед глазами жизнь семьи. Когда
умирает вождь, поднимается в памяти судьба страны. Смерть многое проясняет,
но трудно охватить мыслями четверть века народной жизни. И какие четверть
века?!
Вальган говорит, что смерть, как в зеркале, отражает жизнь. Что же
отразилось в этой смерти? Многое смешалось в эту ночь. Величавое движение
людских колонн в скорбной тишине зала и кровавая давка на площади...
Белый юношеский лоб, падающий под копыто, и старик, который хочет
примоститься зайчиком на заднем колесе... Продиктованный волей и сознанием
путь народа в Колонный зал и движение, подобное стихийному движению железных
опилок, притянутых силой магнита...
Что искал народ у гроба? Что стремился отнять у небытия? Что тщились
люди постигнуть и что хотели они увидеть? Смуглолицего человека с руками,
крупными не по росту? Истину великой эпохи, воплощенную для них в том, с
чьим именем жили и умирали? Мысли теснили и обгоняли друг друга... И все
звенела та тонкая, скорбная, плакавшая где-то в самой крови струна. Что-то
драгоценное из пережитого и увиденного этой ночью хотелось сохранить
навсегда, чтобы и уходя из жизни передать другим... Что-то хотелось отсечь,
уничтожить, выкинуть из памяти как не существовавшее.
Что отсечь и что выкинуть из памяти, он еще не мог определить точно.
Этот внезапный и противоестественный "вакуум" с лоснящимся асфальтом и
дворцовым безмолвием перед Домом Союзов? Этот лоб под копытами? Эту угрозу
гибели Рыжика? Ощущения еще были ошеломляющими, расплывчатыми и не