"Павел Нилин. Тромб" - читать интересную книгу автора

институтов в помощь колхозникам.
И хотя Мещеряков не один раз за годы студенчества, как и его коллеги,
выезжал на такие "помочи" в колхозы и совхозы, вспоминался ему у могилы
Дукса только один сумрачный день к вечеру, в дожде и в холоде в открытом
поле, обрамленном с трех сторон лесом и узенькой мелководной речушкой с
незатейливым названием Рогожки.
У этой речушки после работы студенты и студентки отмывали от холодной
налипшей грязи свои, как шутили они, непромокаемые башмаки-вездеходы, у
многих единственные тогда на все случаи.
А колхозные девчонки, глядя в отдалении на студентов, кричали им что-то
насмешливое, вроде того что будете теперь знать, городские
господа-чистоплюи, почем колхозная картошка.
Можно было бы рассердиться усталым, иззябшим студентам на этих
девчонок. А Дукс, вот этот самый Дукс, что лежит в гробу. Валька Дукс
подозвал их и серьезно сказал:
- Ну, погодите, девчонки. У нас весной в Москве, в институте, будут
экзамены по сопромату. По сопротивлению материалов. Это не проще, чем
копать картошку. Есть большая просьба к вам, девочки, обязательно приехать
- помочь. Обещаете? А то мы больше не будем копать...
И девчонки присмирели тотчас же в недоумении. Ведь кто его знает, что
это за штука - сопромат?
Было это тридцать лет назад. Было Дуксу тогда двадцать один или
двадцать два. Не так уж много. И за это время Валька Дукс, Валентин
Николаевич Дукс, сдал, без помощи колхозных девчонок, не только экзамены
по сопромату, но и все другие экзамены, стал крупным инженером,
профессором. И вот уже закруглился полностью. А я?
Мещеряков повидал немало смертей за свою юность, за годы войны, на
которой довелось ему присутствовать, как он любил говорить шутя. И смерти,
казалось бы, не должны были жечь его сердце в такой нестерпимо томительной
тоске. Но Дукс, Валька Дукс, едва ли не единственный друг, уходит. Уже
ушел навсегда...
То ли предмогильная глина вдруг потеплела. То ли прихлынуло откуда-то
внезапное тепло. Но Мещерякову стало жарко до духоты. Он расстегнул
пальто, размотал мохнатый шарф и услышал, как застучали комья глины по
тонкой, будто жалобно вздрагивающей крышке гроба, уже опущенного на
веревках в могилу.
- И больше я его никогда не увижу, - вслух сказал Мещеряков. И пошел
один по узенькой извилистой тропинке среди мокро поблескивающих железных
крестов и холодно тускнеющих мраморных обелисков этого старинного
Ваганьковского кладбища.
- До Новодевичьего Дукс не дотянул...
- Не хватило пороху.
- Не вышел чином, - злорадно и довольно громко переговаривались в
кустах какие-то люди, из тех, что расходились после похорон.
- Дотянуться бы вам до Дукса, - хотел им крикнуть Мещеряков. Но не
крикнул. Да и зачем надо связываться с ничтожествами, даже на кладбище
продолжающими злорадствовать.
Не хотелось ни кричать, ни говорить. Хотелось молчать. И перебирать в
памяти, как разноцветные камешки, в сущности, незначительные воспоминания.
Воспоминаниям же только дай толчок. Они легко цепляются эпизод за