"Павел Нилин. Последняя кража" - читать интересную книгу автора

сыне, может быть, даже спросить совета. Но в вагоне ехали чужие люди,
занятые своими делами. Ехали поляки, немцы, какой-то длинный, сухой
англичанин.
Буршин молча побродил по вагону и вернулся в" свое купе.
Хорошо бы ему сейчас сесть во встречный поезд, собрать дома вещи и
поехать к детям. Он представил себе весь путь до настоящего дома, через
леса и овраги, через болота и реки, мимо строгой охраны с той и другой
стороны.
Этот путь нисколько не пугал его. Однажды он уже проделал этот путь. И
пошел бы опять, несмотря на все трудности. Но только не сейчас. Сейчас он
едет по "делу".
Буршин всегда серьезно относился к своим "делам". Считал себя
аккуратным человеком и гордился этим: раз сказал - да, значит, да, раз
сказал - нет, значит, нет.
Поездку свою он теперь оправдывал также тем, что это его последняя
поездка на "дело". Он ехал и всю дорогу, волнуясь, думал о детях и
особенно о сыне, чей снимок видел в "Известиях". Интересно, какой он, его
сын? Высокий, широкоплечий, сильный, в отца? Или худенький, как мать? Нет,
наверно, высокий, большой. Не может быть, что худенький. Не может быть...


Ночью поезд остановился на маленькой станции.
Буршин вышел из вагона. На перроне его ждали два связчика, два похожих
друг на друга господина в беретах, какие носят чаще всего французские
художники. Они сразу же узнали Буршина, подошли. Они встречали его, как
знаменитого профессора, который прибыл, чтобы сделать сложную и срочную
операцию тяжелобольному. Они уже все подготовили. Егору Петровичу остается
только взломать, точнее говоря - вскрыть сейфы.
Буршин, величественный, в толстом драповом пальто, в мягкой шляпе, с
палкой, украшенной позолоченной головой змеи, неторопливо пошел по
перрону.
Один связчик суетливо бежал впереди. Другой на почтительном расстоянии
шел за Буршиным. Они охраняли его.
В воровской гостинице, иначе говоря - в "малине", подали прекрасный
ужин с вином, с русской водкой. Но Буршин не стал ужинать. Он никогда не
ест перед работой. Этому учил его еще Гржезинский.
Он просто выпил два лафитника водки, закусил моченым яблоком и попросил
крепкого чая с лимоном. Потом тщательно осмотрел инструменты, одобрил их.
И они пошли - он и два связчика. Связчики несли инструменты.
В городе, на главной улице, горело несколько тусклых одиноких фонарей.
Над городом висело черное небо. И под небом этим, пасмурным и тяжелым,
незнакомый серенький город выглядел тревожно.
Впрочем, тревожно он выглядел, может быть, потому, что настроение у
старого вора в эту ночь было на редкость подавленное и вялое. Мысли о
детях, взволновавшие его в вагоне, продолжали гнездиться в мозгу и не
давали сосредоточиться.
Будто сквозь дрему он слышал слова связчика, шедшего сейчас рядом с ним
и вполголоса излагавшего ему важные подробности. Буршин улавливал только
отдельные слова и пристально вглядывался в темную перспективу улицы, точно
ожидая, что вот сейчас кто-то страшный выйдет навстречу ему из темноты.