"Павел Нилин. Осень в Жухарях" - читать интересную книгу автора

вместе. И повторяла все одни и те же слова: "Не могу я загубить свою
жизнь. Тем более я завербовалась. Ну что тебе, поедем вместе..." Но он
вдруг сердито вытер слезы и сказал, как будто выступает в драмкружке, в
пьесе из времен Парижской коммуны: "Было бы прямо-таки смешно и глупо.
Неужели я такой низкий человек, что ни с того ни с сего побегу в такое
трудное время? Мне, во-первых, моя комсомольская совесть не позволяет..."
Именно так тогда говорили.
И Филимон поднялся с травы, такой неожиданно гордый, словно и не плакал
вовсе.
Однако он и не осуждал ее тогда. Он долго писал ей письма, звал
обратно.
Она сперва отвечала ему. Потом переписка прекратилась. Или, может быть,
его письма просто не доходили до нее. Она часто переезжала с места на
место. Может, его письма затерялись. Но последнее письмо она хорошо
помнит. Он писал: "Милая моя, вечно дорогая, просто драгоценная Настенька!
Шлет тебе пламенный комсомольский привет и целует тебя на лету, по
воздуху, в твои алые губы, если ты не возражаешь, неутешный твой друг
Овчинников Филимон Кузьмич, для тебя же просто Филька-Филимон, как ты меня
дразнила, когда мы были маленькими. Жизни нет без тебя, Настенька. Ни на
кого и глядеть не хотят мои печальные глаза..."
И вот он, должно быть, забыл все это. Все, должно быть, выветрилось из
сердца до такой степени, что он способен теперь даже со смехом вспоминать
про былые чувства: ухаживал, мол, когда-то за тобой, только и всего.
Это, конечно, неприятно Нонне Павловне. Это было бы неприятно, пожалуй,
всякой женщине. Но в то же время всякой женщине, особенно когда уже в
хорошем возрасте, приятно слышать, что за ней еще можно поухаживать, как
он это грубовато сказал, укрывая ее плечи кожаным пальто.



2

Жеребец бежал навстречу рассвету. По обеим сторонам дороги белели
каменные столбики и трепетали густой листвой толстоствольные тополя,
которых раньше тут, помнится, не было. И белых придорожных столбиков не
было. И самая дорога была не такой прямой. Видно, ее заново наладили...
Нонна Павловна и Овчинников сидели рядом, тесно прижавшись друг к
другу, - иначе в бричке и нельзя было сидеть. Но разговаривали они на
самые отдаленные темы - отдаленные от их прошлого, от невозвратных дней
юности, от той последней ночи на взгорье, у реки.
Похвалив жеребца за хороший бег, Нонна Павловна между прочим спросила:
- Ты, Филимон Кузьмич, работаешь по-прежнему... председателем?
- Нет, что ты! Я не председатель.
- А ведь был председателем. Мне Даша писала...
- Ну, это когда... еще до укрупнения колхозов. Я в "Красном пахаре" был
председателем. А потом, когда мы укрупнились, выбрали другого...
- Кого же? Интересно...
- Бертенева Якова. Ты его не знаешь...
Нонна Павловна улыбнулась.
- Если ты на войне был майором и теперь не председатель, так ваш новый