"Антон Никитин. Повесть о некоей брани" - читать интересную книгу автора

как она ему головой кивала, и какая аккуратная была. "Вот надо же, при-
вык я к бабушке, она вроде мне как родная стала, может, я ее и полюбил
даже".
Классический дебют должен переходить в ничейную раскладку. Семен с
Кириллычем для начала схлестнулись на вечном вопросе о невинно убиенном
царевиче Дмитрии Углицком. Семен, ненавидящий царизм, раз за разом бро-
сал восьмилетнего отрока в приступ эпилепсии, да на ножичек, Кириллыч
противостоял, выстраивая милые его сердцу интриги до самой златоглавой
столицы, и при помощи Битяговских кромсал мальчишеское горло от уха до
уха.
Пили сидя на ящиках из-под яблок, молча, как всегда.Семен, более сво-
бодный, иногда ходил проверить давление в котлах, Кириллыч в это время
вплетал в затейливую аферу Марию Нагую, Бориса Годунова и строгого сле-
дователя Шуйского. Шуйcкий, правда, был ненадежен - сам не знал, чего
ему надо и в любой момент был готов поверить Семену с дурацким самоу-
бийством.
"Ну пойми же, - внушал Кириллыч через века, - Я сам видел, как они
его резали."
Возвращался Семен, и продолжали пить. Историю оставили нераспутанной,
уже совместно, как в особо сложных делах, напустив туману.
- Пар нормальный? - спрашивал Кириллыч, хотя мог просто повелеть ему
быть нормальным или, на худой конец, узнать, не спрашивая и не вставая с
места, но считал это делом презренным и мелким для себя.
- Нормальный, - отвечал Семен, соблюдая этикет и храня профессио-
нальное достоинство.
Заново прикладывались. В углу было еще много, потом можно отнести по-
суду.
Завязав на истории окончательно, даже чокнулись, звон стекла породил
в Семене очередную идею, и он сотворил из кучи песка клона, которого
отправил по городу с неясной еще целью, теплилось слабенькое ожидание,
что сюжет выйдет позже, но Кириллыч испепелил творение Семена, за что
пришлось немедленно принять. Потом украли у американцев (еще тогда, в
сорок пятом) атомную бомбу, подумали, что делать с ней опреде-ленно не-
чего, и вернули на место - случайно получилось единство по- мыслов, так
изредка происходило, но говорило о полном истощении.
Профессор Батогов сидел в архиве третий день и пытался понять.
С детства у Ивана Филипповича было отвращение к мудростям типа "рано
вставать - рано в кровать". Полная бессмыслица скрипящей доской распира-
ла его осушенные долгой работой мозги и мешала соображать. Сейчас в го-
лове сидело что-то хрестоматийное, вроде "Каждому воздашеся по делам
его", хоть и не совсем понятное, но столь же омерзительное по скрипу.
С самого утра профессору казалось, что он набрел на какое-то доказа-
тельство давно мучившей его проблемы, но поленился записать, теперь же,
перечитывая хронику на месте "...И в этой короткой жизни он устроил себе
потеху, а для своей будущей жизни знамение вечного своего жилища...", он
думал, что же могло ему придти в голову при чтении этой фразы. Но прош-
лое вновь закрылось туманом. "Ах, как бессмысленно все, как все бессмыс-
ленно и пошло!" - профессор ходил по комнате широкими шагами от полки к
полке. "Нет ничего хуже!" Отбросив какую-то рукопись шестнадцатого века,
Иван Филиппович пошел обедать.