"Лиля Николина. Кукурбита (Фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

- А ты все такой же недоучка, капитан. "Кукурбита" - по-латыни тыква.
Джеймс был биологом и никак не хотел мириться с моими более чем скромными
знаниями его предмета.
Кукурбита до сих пор стоит у меня на верхней полке, но, увы, больше не
согревает холодный интерьер моей комнаты.
Поначалу я не замечал в ней никаких перемен. И, наводя порядок, ласково
вытирал ее пыльной тряпкой. Марине я не разрешал этого делать. Я
представлял, как Джеймс каждый день приходил в теплицу смотреть, как
подрастают его маленькие кукурбиты, и очень боялся разбить ее. Она и
впрямь излучала такое тепло, что в моей комнате становилось светлее в эти
пасмурные дни ранней зимы.
Марина, которую я не успел познакомить с Джеймсом, относилась к тыкве
крайне подозрительно и не разделяла моего удовлетворения
"сельскохозяйственным интерьером". Несмотря на недавность нашей дружбы,
Марине разрешалось делать в моем доме все, что ей заблагорассудится. Она
могла заглядывать в мои рукописи, читать любые письма. Вероятно, она
именно поэтому ни к чему не проявляла особого любопытства. Однако к тыкве
испытывала явный интерес. Пыталась расспрашивать меня об антарктической
теплице Джеймса, и, поскольку, естественно, я не мог ничего толком
объяснить, отделываясь общими фразами, интерес этот еще увеличился. У нее
появилась привычка, когда она бывала у меня, располагаться на тахте, прямо
против книжных полок и молча раздумывать о чем-то своем, не сводя глаз с
золотистой тыквы. Не скажу, что меня это радовало. Сам я человек не
слишком контактный, и Маринино щебетание мне всегда доставляло
удовольствие. Теперешние ее раздумья меня смущали. Но, как я уже говорил,
антарктические экспедиции приучили меня не задавать лишних вопросов. Я
ждал, когда Марина сама что-нибудь скажет. Но то, что она сказала, удивило
меня до крайности.
- Не кажется ли тебе, - сказала она, - что кукурбита уже не такая
золотистая, как прежде? По-моему, оранжевой ее уже никак не назовешь.
Мне пришлось включить верхний свет, чтобы убедиться, что Марина права.
На следующее утро я снял тыкву с полки и поднес к окну. В бледном зимнем
свете я увидел на золотистых гладких боках множество мелких зеленых
пятнышек. Кукурбита уже с трудом сохраняла желтый цвет.
В очередном письме к Джеймсу я в шутливой форме упомянул об этом. Он
тотчас же написал мне, выразив недоверие, однако задал ряд вопросов,
касающихся моей квартиры. Отвечать на письмо мне было лень, и я решил это
сделать несколько позже. Но позже развернулись события, которые вынудили
меня ответить на все вопросы Джеймса вполне серьезно. Я долго не получал
от него писем. Потом из случайного разговора в нашем институте узнал, что
Джеймс уехал в Юго-Восточную Азию преподавать в одном из новых
университетов.
После периода задумчивости и непонятных размышлений к Марине вернулся весь
ее оптимизм. Мне даже стало казаться, что ее жизнерадостность не
соответствует возрасту. Как-никак сорок лет вполне серьезный возраст, даже
если женщина очень хороша собой. Вероятно, Марине и раньше было
свойственно несколько наивное отношение к жизни. По крайней мере наши
общие знакомые дружно признавали это. Мне же казалось, что наивность
Марины - форма ее таланта. Она была очень необычной художницей. Ей
удавалось понять и выразить такое, что мне и моим замысловатым друзьям не