"Кэтрин Николсон. Шелк " - читать интересную книгу автора

недалеко". Каждый шаг приближал ее к цели. Она сразу узнает свой дом -
только бы добраться до места. Она не могла забыть тот день, когда покинула
его. Память сохранила тусклый свет, струившийся из грязных окон,
расположенных так высоко - прямо под сводчатым потолком, - что Жанне
казалось, будто она в церкви. Невольно думалось о смерти, последнем
пристанище и прощальных речах. По верхней галерее с важным видом
разгуливали голуби. Жанна тогда еще подумала, что в крыше, наверное, есть
дыра. Голубям не место быть в церкви. А потом раздался этот леденящий душу
рев отходившего поезда... Тут воспоминания обрывались.
Но теперь ей стало лучше. Жанна слегка потянулась и расправила плечи,
надежно прикрытые темной шерстяной тканью. Да, она еще не выздоровела, но
ей стало лучше, гораздо лучше. Все так говорят. Пора возвращаться домой. Уж
там-то с ней никогда не случится ничего плохого.
"Ты наверняка очень обрадуешься, оказавшись дома".
Да. Жанна крепче сжала ручку чемодана. Как долго она ждала этой
минуты! Она вернется домой, и все пойдет по-прежнему - нет, жизнь станет
еще прекраснее.
- Лучше умереть.
Жанна вздрогнула. Кто это сказал? Спокойный звонкий голос... он звучал
так буднично, даже безразлично. Она быстро огляделась по сторонам. Ей
хотелось крикнуть этому невидимке: "Не правда! Ты не имеешь права говорить
такое! Я иду домой. Это мой дом".
"Нет". Теперь голос понизился до шепота. Он раздавался так близко, что
Жанна поняла: это был ее собственный внутренний голос. "Нет у тебя дома.
Когда-нибудь ты посмотришь в зеркало и не увидишь своего отражения - вот и
все, на что ты можешь надеяться".
Жанна опустила голову. Комочек страха, затаившегося внутри, стал
горячим и твердым, лишая возможности дышать. Правда. Как она посмела забыть
о ней хоть на секунду?
Она бросилась бежать.
Жанна бежала неуклюже, опустив голову, не замечая, что чемодан бьет ее
по ногам, ничего не видя и ни о чем не думая. Она знала одно: нужно
скрыться - сейчас же, немедленно - от сутолоки и жадного самодовольного
рева Бишопсгейт. Удрать подальше от вокзала и набитых людьми поездов,
которые движутся с неумолимой точностью хорошо отлаженного механизма; от
удивленных лиц прохожих, от любопытных глаз, способных сквозь зимнее пальто
разглядеть ее уродство. Но больше всего ей хотелось убежать от этого тихого
голоса, твердившего снова и снова: нет, нет, у тебя нет дома, и вообще тебе
нет места на земле.
Жанна свернула в переулок, вымощенный грубо обтесанным булыжником, - и
как будто оказалась в другом городе. Теперь она бежала назад, в прошлое.
Флер-де-Ли-стрит. Блоссом-стрит. Элдер-стрит. Растоптанные цветы в канаве.
Лабиринт грязных домишек с выбитыми окнами и сорванными с петель дверями.
Куча мусора тлеет в тупике. И ни души кругом.
Жанна прислонилась к невысокой покосившейся стене, силясь глотнуть
побольше воздуха. Она обреченно ждала, что вновь раздастся этот жуткий
голос. Но он умолк. Здесь царила тишина - глухая первобытная тишина, против
которой даже голос был бессилен. Безмолвие. И запах пепла.
И все же... Жанна приободрилась. Здесь, среди всей этой грязи и груд
мусора, она чувствовала себя почти как дома. Не на что надеяться и нечего